Фестиваль танец
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
На сцене Театра наций екатеринбургская труппа "Провинциальные танцы" совместно с петербургским Инженерным театром АХЕ представила спектакль-номинант "Мера тел" в режиссуре Максима Исаева и Павла Семченко и хореографии Татьяны Багановой. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
В "Мере тел" танцуют много и многие: семь женщин и четверо мужчин, не считая нетанцующего человека в белом халате - по-видимому, Менделеева. Он, свернувшись на авансцене калачиком еще до сбора публики, спит и видит сон. Во сне-спектакле, жанр которого его создатели обозначили как "вольную реконструкцию научного озарения", герою привиделась не только таблица, урезанная до 12 химических элементов, но и множество других явлений, тоже разложенных по ячейкам в программке к спектаклю: 12 языческих праздников (от "дня баклушников" до "окликания предков"), 12 танцев (от всем известного танго до загадочного аттана), 12 контрастных эмоций (от отвращения до восторга) и 12 предметов (от праха до хлеба). Эпизоды спектакля обозначены свежеизобретенными словами-гибридами, отражающими, однако, суть происходящего: "Водносапоги", "Головосеки", "Скотчеходы". Все эти правила театральной игры необходимо изучить до начала спектакля, поскольку сам он сделан с той нарочитой хаотичной избыточностью, которая отличает все изделия Инженерного театра и которая способна обескуражить неподготовленного зрителя (и даже члена жюри).
Голову, однако, придется поломать и зрителям подготовленным, поскольку "научное" (и творческое) озарение режиссеров демонстративно иррационально, спонтанно и непредсказуемо. Разделить радость открытий АХЕ способны лишь те, кто ценит фирменную "кухню" (высокопарный вариант — "алхимическую лабораторию") Инженерного театра с ее деланым демократизмом и затаенным снобизмом.
С помощью самоотверженных "провинциалов" режиссеры-интеллектуалы из Северной столицы щедро делятся "сором", из которого растут их "стихи". Из чурбачка и четырех палочек можно сложить деревянных буратинок, приставить к ним человеческие головы и опять расчленить на составные части. Можно превратить пространство в разлинованную таблицу с помощью мотков скотча, который артисты протянут поперек сцены, а заодно изучить пластический "сопромат" — сопротивление человеческих тел клейкой ленте. Босоногих артисток можно окунуть в стеклянные банки с бурлящей цветной жидкостью, чтобы те заорали дурными голосами, получив то ли ожог, то ли подзарядку искусством.
Полтора часа на сцене что-то льется, взрывается, дымится, капает, горит. Полтора часа крутится калейдоскоп мизансцен: скребут ложками пустой стол, хлещут планшет кнутом, чешут волосы, посыпают распростертые тела солью, сеют в воздух семена, отрыгивают мячики от пинг-понга, переливают воду из полных банок в пустые стаканчики, привешенные к платью женщины. Полтора часа артисты неистово отплясывают заявленные в программке-таблице элементы танцев: пара мужчин склеивается в танго, солист крутит этакую народную "мельницу" и заходится ползунком, мужчины хип-хопят, женщины чарльстонят. Хореограф Баганова обладает редчайшим даром подчинять свой незаурядный дар требованиям любого режиссера — ее личную творческую волю в "Мере тел" определить трудно.
В кульминации все элементы всех таблиц сводятся воедино, и на сцене воцаряется сущий бедлам. Кто открывает кран с водой, кто подставляет под струю таз, кто одевается, кто раздевается. Великовозрастный амур в белом врачебном халате кругами гоняется с деревянным луком за пациентами, невеста в прозаичной коричневой комбинации тискает в объятиях свое подвенечное платье, мужчина, приладив к голове рога из палочек, бегает маралом в брачный период — каждому из 12 участников достался свой комплекс элементов. Со временем сценический хаос редеет: сначала пропадают предметы (лук, платья, рога), их обладатели проделывают привычные действия вхолостую. Механическое воспроизведение лишает эти действия главного — чувств. Вслед за чувствами со сцены исчезают их обладатели — люди. В финале на изгвазданном полу остается лишь "Менделеев" со своей подушкой, который произносит историческую фразу про увиденную во сне таблицу: "Проснулся, тотчас записал на клочке бумаги и заснул опять". Честно говоря, нет никакой системы в этом "сне Менделеева". Скорее похоже на кошмар Пины Бауш.