Премьера театр
Фото: Ксения Бубенец/Московский театр п/р О.Табакова
В Театре под руководством Олега Табакова состоялась премьера спектакля "Буря. Вариации" по последней пьесе Уильяма Шекспира в постановке и при участии Александра Марина. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Вообще-то любая постановка "Бури" — это режиссерские вариации. Представить себе последнюю пьесу Шекспира, трагикомическую философскую сказку, населенную не только людьми, но и вымышленными, волшебными существами, поставленную при этом "как написано", весьма сложно. Так что в словах "вариации" и "по мотивам" на афише можно заподозрить желание отгородиться от упреков со стороны разбушевавшихся в последнее время любителей подискутировать о "границах интерпретации". Но "Буря" в "Табакерке" — действительно неожиданная вариация хорошо известного. Прежде всего потому, что режиссер Александр Марин поставил Шекспира по новому, собственноручно сделанному переводу пьесы Великого Барда.
Рассуждать о том, насколько точен этот перевод в деталях, лучше оставить шекспироведам. На слух он кажется весьма вольным, но зрителям язык этой "Бури" слышится современным и живым — каким был и оригинал, но для современников автора. Где-то текст звучит солоно, так и Шекспир бывал грубоват, где-то вдруг похоже на ухарские куплеты — но когда все это исполнено живо, азартно и с юмором (а так оно здесь и исполнено), рука не поднимется призывать авторов к ответу. Что-то вообще вставлено, кажется, на злобу дня: "Такую залудила свистопляску, что хоть на "Золотую маску"",— говорит Просперо Ариэлю, когда речь вдруг заходит о критиках и путях развития драматического театра. Призрак театрального капустника, что греха таить, иногда является в спектакле, но все-таки захватить власть над сценой ему не дают.
С другой стороны, призрак тут в своем праве, потому что действие этой "Бури" происходит за кулисами некоего театра. Шекспир в прощальном сочинении рассуждал о призрачности жизни, о реальности и иллюзиях, так что тема театра по отношению к последней пьесе всегда закономерна. Начинается спектакль Александра Марина с аплодисментов и поклонов актеров, которые мы видим и слышим в глубине сцены, а заканчивается третьим звонком к следующему спектаклю. Между двумя встречами с какими-то другими зрителями разыгрывается для нас эта "Буря". Просперо здесь актер, которому явно тесно в рамках привычного театра — и он, мыслитель и фантазер, улетает в какие-то иные миры. Которые, впрочем, все равно творятся тут же, на маленькой сцене, способной при помощи нескольких легких серых конструкций превратиться во что угодно. Даже настоящая буря может случиться — с брызгами воды, выстреливающей из маленьких дырочек в полу сцены и туда же утекающей.
В версии Марина гораздо больше женщин, чем в оригинале: один из странных обитателей острова, дворецкий Стефано, превращен в развратную Стефанию; брат короля Неаполитанского Алонзо стал его сестрой Каприсой. Так что дочь Просперо Миранда (совсем молодая Юлиана Гребе) и несмышленый, будто искусственно слепленный красавец-блондин Фердинанд (Вячеслав Чепурченко подпускает необходимой иронии) оказываются вовсе не единственными героями, которых влечет друг к другу. Главное, что и шекспировский дух воздуха Ариэль здесь обрел вполне земную, дышащую женскую плоть: в прологе Яна Сексте играет костюмершу, влюбленную в главного героя,— собственно говоря, сюжет их взаимоотношений, прерывистый, недосказанный и в конце концов все-таки по земным меркам несчастливый, должен стать сквозным в этом спектакле. Впрочем, и когда их история отходит на второй план, скучать не приходится: здесь напридумано много всего, пересказывать нет смысла и места, но зритель может быть уверен: дремать ему не придется. Тем более что находится место и для живой сатиры. Так, шут Тринкуло все время порывается руководить культурой, и мечта его осуществляется: в конце концов он является-таки тонкогубым функционером, в костюме и с очками в золотистой оправе.
Пора сказать, что Александр Марин здесь не только автор перевода, режиссер и сценограф, но и исполнитель главной роли. Говорят, что не собирался, но ни с кем из других актеров дело не срослось — и ему самому пришлось выйти на сцену "Табакерки" после 20-летнего перерыва. Производственная необходимость обернулась счастливым случаем. Марин по сравнению с его же актерами играет очень сосредоточенно и местами даже аскетично — но драма творчества становится от этого лишь отчетливее и объемнее. Даром что вместо волшебных атрибутов у Просперо остается лишь обычная шариковая ручка, которой он пишет и правит текст. Ручку ему сбрасывает с небес отпущенный на свободу Ариэль — то есть от любви он отказывается, оставаясь с творчеством, которое всегда есть одновременно и наслаждение, и мука.