В Большом зале Московской консерватории имени Чайковского при стечении посольской публики состоялся благотворительный концерт в память о жертвах Второй мировой войны. Исполнением бескомпромиссного «Военного реквиема» Бенджамина Бриттена аккуратно и сдержанно руководил британский дирижер Мартин Браббинс.
Фото: Benjamin Ealovega
Эмоциональным поводом для этого вечера стало 70-летие победы в страшной войне, концерт был организован Благотворительным фондом имени святителя Григория Богослова, учредитель которого митрополит Волоколамский Иларион — человек, далеко не чуждый музыкальному миру, а также представительством Европейского союза в РФ. «Война –– это зло. Церковь всегда призывает людей решать свои проблемы мирным путем» –– такими словами начал вечер, посвященный памяти жертв Второй мировой войны, митрополит Иларион. По его мнению, мы должны хранить прочный и нерушимый мир. Как это соотносится с недавним началом российских операций в Сирии –– уже другой вопрос.
До заказа на «Реквием» Бриттен в течение многих лет лелеял мечту написать масштабное хоровое произведение в духе Элгара, взяв сюжетом историю Хиросимы и Нагасаки или даже убийство Ганди, но судьба распорядилась иначе. «Военный реквием» –– пацифистское заявление Бенджамина Бриттена, сделанное 53 года назад,— продолжает звучать остро и сегодня. Не в последнюю очередь благодаря горьким стихам поэта Уилфрида Оуэна (британского солдата — правда, Первой мировой войны, погибшего за неделю до перемирия), описывающим ужасы военных реалий и инкрустированным в традиционный текст заупокойной мессы. Созданное по случаю освящения нового собора в Ковентри, возведенного рядом с руинами, оставшимися после Второй мировой войны, это сочинение стало мощным предостережением на все времена. Британский дирижер Мартин Браббинс, в 1980-х ученик Ильи Мусина в Ленинградской консерватории, не первый раз сталкивается с этой мрачной махиной — 20 лет назад он даже сделал запись этого произведения. С Российским национальным симфоническим оркестром он старался не следовать традиции исполнения реквиема как испепеляющей драмы. В могучих tutti оркестра и хоров –– Московского синодального и Государственной академической хоровой капеллы России им. А. А. Юрлова –– незримой спутницей постоянно присутствовала медитативная печаль. Во второй части «Dies irae» («День Господней гневной силы») он умышленно сдерживал темп, что сильно отличается от беспокойной срочности, распространенной у других дирижеров. Перекрещивающиеся хоровые, вокальные и инструментальные линии у Браббинса согласовывались плавно, с четким ритмом, дикцией и, что более важно, с интенсивной красноречивостью. Хор мальчиков, символизирующий у Бриттена невинность и чистоту, эффектно звучал из своего убежища-балкона, создавая тем самым эфирный эффект звука, плывущего над головой.
Представлять национальности, которые были когда-то непримиримыми врагами, довелось американскому тенору Доминику Армстронгу, немецкому баритону Штефану Генцу и русской сопрано Светлане Касьян. Ее партию Бенджамин Бриттен написал, как известно, вдохновленный искусством Галины Вишневской. Касьян в этот вечер была скорбящей, потусторонней, но не захватывающей, красота ее тона глубже не шла. Штефан Генц, признанный мастер в исполнении немецкой «Lied», дразнил слух тончайшим пианиссимо и взрывался обличительным фортиссимо, как виртуозный скульптур звука. Вместе с Армстронгом в финальном диалоге двух погибших солдат он поверг публику в состояние оцепенения. Тишина после финального аккорда ощущалась настолько остро, что казалось не кончится никогда.