Выставка космос
Фото: Science Museum
Лондонский Музей науки (Science Museum) открыл выставку "Космонавты: рождение космической эры", посвященную истории советской космонавтики. Крупномасштабный выставочный проект, осуществленный Музеем науки в сотрудничестве с музейно-выставочным объединением РОСИЗО и корпорацией "Роскосмос", неожиданным образом объединяет науку, политику, искусство и метафизику. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ (AD).
Кажется, даже и в самые спокойные по части внешней политики времена, когда отечественные музеи еще не боялись вывозить свои экспонаты за границу, российские выставочные проекты в Лондоне такого фурора не вызывали. Чистая идиллия: на многолюдной пресс-конференции не говорили ни о политике, ни об экономике, журналисты серьезно и трепетно задавались вопросами наподобие международного будущего космической отрасли. И еще, конечно, интересовались индивидуальным опытом космонавтов: как это было и каково это — воспоминать о собственных полетах сейчас? Благо интересоваться было у кого — на открытие приехали космонавты Сергей Крикалев и Валентина Терешкова.
Казалось бы, теперь, когда и космический туризм потихоньку становится чем-то хоть дорогим, но заурядным, ореол первопроходческой романтики вокруг той истории, которую рассказывает выставка, мог и потускнеть по сравнению с 1960-ми. Но, как выясняется, сюжет все равно выглядит невероятно притягательно. Отчасти из-за сенсационности самого начинания. Некоторые из полутора сотен экспонатов, положим, российская публика могла видеть в постоянной экспозиции того же Музея космонавтики, но за границу их вывозили впервые. А часть экспонатов вообще не показывалась публике нигде и никогда — будь то скромные предметы из архивов семей Королевых и Гагариных или грандиозные технологические раритеты, которые подчас приходилось рассекречивать специально ради теперешней лондонской выставки. К примеру, в разделе, посвященном лунным экспедициям, показывают не только луноход, но и огромный титановый аппарат, в котором Алексей Леонов должен был высаживаться на Луну: после смерти Сергея Королева и "маленького шага" Нила Армстронга советскую лунную программу свернули и засекретили на десятилетия.
Спору нет, предметный ряд и сам по себе уникален, и если музейному посетителю посулят катапультируемое кресло для собаки-космонавта, космическую еду в тюбиках и консервных банках (творог, икра, печень по-строгановски, даже зеленые щи), мундир Гагарина и полный комплект санитарно-гигиенических устройств (включая душ) для условий невесомости, скафандр для обезьяны и подлинные спусковые аппараты "Восток-6" и "Восход-1", опаленные в плотных слоях атмосферы, то посетитель, разумеется, в любом случае на эту выставку пойдет. Хотя бы из любопытства: самим фактом космического полета уже никого не удивишь, а вот рутинное функционирование человека в космосе по-прежнему странный, чуждый, ни на что не похожий опыт, что-то вроде материалистической версии инобытия.
Но выставка на самом деле действует тоньше. Минимум официозно-административной стороны вопроса: одно-единственное постановление Совета министров СССР 1946 года о создании специального комитета по ракетной технике (но неподалеку — лагерная кружка Сергея Королева с выцарапанной на ручке фамилией). Минимум сухих технических фактов. Каждый предмет — будь то модуль для сбора инопланетного грунта, очередной скафандр или приборная доска — на редкость красноречив сам по себе, как высказывание о состоянии науки и как единственный в своем роде образец дизайна, когда предельно лаконичного, а когда с какой-то барочной причудливостью монтирующего формы, объемы и технические элементы. И за всем этим — поэтика даже не столько научно-технического прогресса как такового, сколько предельного человеческого дерзания вообще. В плакатах 1960-1970-х она отдает лозунгом, в подлинном письме маленькой девочки спутнику (1958 год) — наивным детским энтузиазмом, в сервизе 1961 года с росписью на космические сюжеты превращается в художественную моду, но в любом случае ощущается как постоянный фон.
Причем за отправную точку на выставке взят не первый искусственный спутник и не послевоенная заря космонавтики вообще. Экспозицию открывают "Новая планета" Константина Юона и несколько витрин, посвященных прозрениям Циолковского и русскому космизму вообще. И только потом показывается, как сплав туманных религиозно-философских интуиций Серебряного века с послереволюционным пафосом переустройства мироздания отозвался в хронике советских космических достижений.
Впрочем, самое непредсказуемое в экспозиции — ее финал. В самом деле, чем завершить такую выставку? Советская космонавтика развивалась, развивалась, а потом Советский Союз перестал существовать, но космическая индустрия все равно продолжает развиваться — это, согласитесь, заключение правомерное, но не слишком эффектное. Кураторы же выставили в заключительном зале один-единственный объект под названием "Тканеэквивалентный фантом-манекен". Это человеческая фигура с гнездами для датчиков и с лицом почему-то Юрия Гагарина, которую в 1969 году отправляли на Луну в порядке заключительного теста перед предполагавшейся высадкой живого космонавта. Зал залит потусторонним синим светом, манекен, лежащий на чем-то в виде салазок, помещен в витрину, слегка напоминающую мельниковский саркофаг Ленина, и выглядит не как очередная научная диковина, а как что-то смутно сакральное. Идол (фигура покрыта позолотой)? Покойник на одре? Живой ребенок, съежившийся в колыбели? С ходу не скажешь, но вместе с цитатой из Циолковского на стене (мол, Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели) такой финал сверх ожидания уводит выставку с ее позитивистской вереницей скафандров, зондов, аппаратов, пультов управления и сувениров вспять к метафизическому началу.