Фестиваль театр
Фото: Вячеслав Прокофьев / ТАСС
На сцене "Мастерской Петра Фоменко" в рамках Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке М2М Прайвет-банка и банка АТБ, Государственный театр Штутгарта представил спектакль "Двойники" в постановке режиссера Давида Мартона. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Работающий преимущественно в Германии режиссер венгерского происхождения Давид Мартон — из тех, кто приезжает на фестиваль "на бис": Чеховский не отпускает пришедшихся ко двору московской публике. Два года назад Мартон дебютировал в России показом "Небесной гармонии", поставленной им в Венском Бургтеатре,— тогда попытка режиссера подружить музыкальный и драматический театр была принята благосклонно. Конечно, Мартона ни в коем случае нельзя считать ни первооткрывателем, ни смелым экспериментатором — есть несколько выдающихся режиссеров, пришедших в театр из мира музыки и доказавших, что не только слова драматургов, но и ноты композиторов могут быть источником вдохновения для постановок на драматической сцене.
Самое знаменитое из этих имен, конечно, Кристоф Марталер. Вот оно-то все время волей-неволей и вертится в голове, пока смотришь спектакль "Двойники". Собственно говоря, Давид Мартон считает себя его учеником, и от влияния Марталера ни в коем случае не открещивается. Другое дело, что театр Марталера, ироничного меланхолика и поэта "заката Европы", столь индивидуален и оригинален, что его "последователи", кажется, могут оказаться лишь эпигонами — и эта опасность Мартона, судя по "Двойникам", не миновала. Ему явно не хватает марталеровского юмора, и при этом режиссер перебирает с многозначительностью.
Пустое дело — пытаться пересказать "историю", которую рассказывает спектакль, равно как и привязывать персонажей к какому-то времени или конкретной культуре. Давид Мартон показывает компанию людей богемной наружности, очевидно, озабоченных искусством, во всяком случае отлично владеющих музыкальными инструментами. Может быть, это пансион для свободных художников, где за ними приглядывает некая строгая дама, или еще какая-то обитель муз — на подмостках можно одновременно увидеть фотостудию (один из героев работает там с девушкой-моделью), гостиную (в ней потом проявляют снимки), какое-то подобие спальни и музыкальный салон с фисгармонией и роялем (сценография — Кристиан Фридлендер). Есть и легкое сооружение из гофрированного металла, отдаленно напоминающее собор,— по нему в припадке отчаяния будет прыгать безымянный герой. Вообще, двое мужчин, один из которых похож на фотографа, а второй — на писателя, могут хотя бы отчасти оправдать название всего представления: в одной из запоминающихся сцен спектакля они, будто те самые "двойники", синхронно выполняют одинаковые действия в соседних комнатах — откупоривают бутылки и наполняют стаканы, как и положено мятущимся натурам.
Больше о рассказе Гофмана "Двойник" в спектакле Мартона ничего не напоминает. Женское имя Эвфемия, мелькнувшее среди субтитров, позволяет атрибутировать текст как фрагмент из романа Гофмана "Эликсиры сатаны" — но кроме этого сочинение Мартона ничем не привязано и к роману. Можно, конечно, попытаться разглядеть в отчасти забавных, а отчасти нелепых эпизодах спектакля борьбу между возвышенными помыслами и греховными страстями, которой наполнены страницы "Эликсиров сатаны", но занятие это не кажется особенно продуктивным. Вообще, имя Гофмана на афише скорее сбивает с толку, нежели облегчает нахождение смыслов, если не считать таковыми какие-то расхожие представления о романтизме: отвергнутые обществом и недовольные миром художники ищут себя и никак не могут найти.
Так что лучшие моменты "Двойников" все-таки связаны не со сценическим действием, а со звуками. Уже долгое начало спектакля, в котором хрупкие ноты, постепенно проявляясь, заполняют пространство, заставляет вспомнить не просто о Марталере, а о его лучших созданиях. Вообще, сами люди здесь, можно сказать, рождаются из музыки — Баха и Бартока, Генделя и Малера, Моцарта и Шуберта. Узнать сразу получается мало кого еще и потому, что музыкальные фрагменты собраны подчас весьма эксцентричным манером — они иногда спорят друг с другом, как-то внутренне меняясь и иногда даже треща по швам (музыкальный руководитель и исполнитель партии фортепиано — Штефан Шрайбер). Музыка и вокал петляют и мечутся так, как не снилось романтическим героям. Но и смывают все недоразумения тоже они, оставляя от спектакля послевкусие несбывшихся надежд.