Прошло уже более полстолетия с тех пор, как вышел первый комикс Peanuts, и 15 лет с последнего стрипа и смерти создателя комикса Чарльза Шульца. Все эти десятилетия самый знаменитый в мире бигль Снупи нам не сказать, чтобы незнаком — мы скорее плохо представляем себе причины его известности. Почему именно этот пес, именно его хозяин Чарли Браун, именно эти дети, именно эти птички сложились в комикс такой невиданной популярности? И если начинать переводить все это на русский язык, то с какого из более 17 тысяч стрипов, нарисованных Шульцем за 50 лет счастливой детской жизни его героев, начинать?
Фото: PEANUTS © Peanuts Worldwide LLC, Peanuts.com
В то время когда в Америке начался выход многотомного собрания Peanuts из серии «ничто не забыто», мы всего лишь знакомимся с ним. Для первого тома русского Peanuts издательство Zangavar выбрало компиляцию «Ночь была темная и ненастная, Снупи», составленную в 2004 году уже без участия автора. Позаимствованную из Бульвер-Литтона фразу, которую принято считать худшей в истории первой фразой романа, Шульц обыгрывал в своих комиксах не раз, а в 1971 году даже выходила книга с таким же названием, якобы написанная самим Снупи. Здесь ее сделали общим заголовком для сборника историй, в которых Снупи так часто садится за свою установленную на будке пишущую машинку, что можно подумать, будто сам он это и написал. Собраны в основном довольно поздние комиксы. И все же для первого знакомства с Чарли Брауном, Снупи и всеми остальными решение русского издателя начать именно с этой книги кажется абсолютно уместным. Во-первых, все истории тут объединены общими сюжетами: Снупи пишет роман, Сэр списывает у Марси, все играют в бейсбол. Здесь меньше персонажей, стрипы черно-белые, а не цветные (в отличие от второй выпущенной Zangavar книги — «Эта собачая жизнь, Снупи»), и во всем есть такая отточенная завершенность — в конце концов, это собрание не анекдотов, а скорее философских максим.
Тут, впрочем, как всегда, две истории. Одна — детская, ведь мы считаем Peanuts комиксом для детей. На его страницах нет ни единого взрослого. И если пытаться увидеть книгу целиком, то она оказывается об очень детском тесном соседстве игры и скуки. Здесь всем позволено испытывать меланхолию, и идет нешуточная борьба за то, чтобы просто поваляться в кресле. Это неизбежное соседство радости и грусти, необходимость, размышляя, остановиться над каждым действием придает движению историй свой собственный медленный ход: вот только ты запустил воздушного змея, а он в дереве застрял, только ты скатился со свистом с горы в картонной коробке, а уже сидишь под горой с коробкой на голове.
С другой стороны, именно эта философская медлительность и делает Peanuts таким завораживающим чтением именно для взрослых, которые могут читать его как комикс о собственном детстве. И дело не только в том, что Снупи знает французский, воевал в Первую мировую, в свободное от обеда время с удовольствием изображает военных летчиков-асов или Хамфри Богарта в «Мальтийском соколе», да и на своей пишущей машинке, судя по всему, настукивает какую-то макулатурную поствоенную беллетристику. Но прошлое явлено здесь в вещах и куда менее очевидных, чем исторические реалии. Герой этого комикса — само время, которого здесь, кажется, так много и суть которого составляет сладкое ничегонеделание. Здесь самым важным занятием становится «просто болтаться», самой важной фразой в истории человечества «не забудьте покормить пса», а фильмом мечты — фильм, где пес два часа спит возле камина. Когда здесь говорят, что мир стал слишком опасным, чтобы выпускать в него воздушного змея, это очевидная шутка, причем смешная.