Фото: из личного архива
Уважаемая редакция!
Наверное, это беда и вина моего сильно послевоенного поколения: мы мало интересовались, каково пришлось нашим дедам в самой страшной войне ХХ столетия. А они, ветераны, не спешили рассказывать о том, как все было. Мол, миллионы прошли через бои, и я, как все.
С возрастом поняла — не совсем как все. Войну мой дед Ваган Согомонович Мкртчян, уроженец армянского села Гусанагюх, встретил уже повоевавшим капитаном Красной армии, награжденным орденом Красной Звезды за финскую кампанию. За годы Великой Отечественной он будет еще дважды удостоен ордена Красной Звезды, а еще орденами Боевого Красного Знамени, "Отечественной войны" 1-й и 2-й степени, медалями. За каждой наградой — страшные военные будни. А в них окружение, ранение в голову осколком снаряда и выход из окружения летом и осенью 1941 года, госпиталь, операция, потом снова фронт и передовая — с тяжелейшего 1942-го до победного 1945-го. Из всех своих наград мой дед особо ценил медали "За оборону Кавказа" и "За освобождение Праги". О пражских боях в канун 35-летия Победы он даже заметку написал, которую напечатала тбилисская газета, как и вся страна отмечавшая тогда общий праздник. Заметка называлась "Этих дней не забыть!", и вот что писал дед: "...Какой из 1418 дней моего участия в минувшей войне в рядах Советской Армии назвать самым памятным,— задача нелегкая. Все как сегодня стоит перед глазами. Этот калейдоскоп событий, чередуясь в памяти, вызывает в сердце то пережитую горечь отступления, то радость былых боевых успехов, то скорбь по погибшим товарищам, то гордость за беззаветную верность нашего народа идеалам свободы..."
Минуло еще 35 лет, и я уже не уверена, что сегодня то же грузинское издание, как и многие массмедиа ныне независимых стран на постсоветском пространстве, захотят публиковать что-либо подобное. Хорошо еще, если не назовут ветерана оккупантом. И горько думать: может, есть высшая справедливость в том, что подавляющее большинство людей, вынесших на своих плечах все тяготы Великой Отечественной, уже ушли из жизни. По крайней мере, они никогда не станут свидетелями того, как переписывается история той войны.
Две марки
Мы в большом долгу перед поколением, выигравшем Великую Отечественную войну. Я имею в виду, что должники — это те, кто родился накануне войны и дождался своих отцов. Вот и я решил выпустить две юбилейные марки, посвященные моим родителям, которые прошли всю войну и победили.
Отца я обидел сразу, как он вернулся с фронта. Открылась дверь в нашей киевской квартире, вошел солдат, и все закричали: "Павлик вернулся!" Я сразу понял, что это отец, и спросил: "Папа, а где твои ордена?" Я же не знал, что папа вернулся из плена. Это потом ордена будут его догонять, и к концу его жизни у него их будет около 25, орденов и медалей. А маму я спрашивал: "Почему ты не пошла в партизаны? Вот бабушка мне даже подарок принесла почти партизанский". Да, бабушка мне подарила немецкий автомат "шмайссер", правда, обгоревший, недействующий, но настоящий, такой тяжелый, я и сейчас чувствую тяжесть этого оружия. Потом его выкинули на металлолом.
— Какие партизаны,— отмахивалась мама,— тебя ведь кормить надо было, а ты — в партизаны...
Свою красноармейскую книжку и несколько фотографий Павел Кириллович Волков хранил в книжке Франца Гальдера "Лето 1942 года". Франц Гальдер — начальник генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии. С немецкой пунктуальностью генерал записывал события войны. Интересно, что его записи совпадают с событиями, которые вписаны в отцовскую красноармейскую книжку. Вот лаконичная запись из красноармейской книжки. В графе "Когда и где участвовал в войне и за что награжден" читаем: "Рива Русская 22 июня 1941 года. Львов с 23 июня по 29 июня 1941. Под Харьковом с 1 мая по 13 июня 1942 года. Ранений нет. Наград нет. Не судим". 13 июня он должен был отметить свое 27-летие. Но...Тут мы приведем цитату из дневника Гальдера: "13 июня 1942 года, 357-й день войны, в районе Волочанска достигнуты блестящие успехи, окружены крупные силы противника, взято 20 тысяч пленных".
"Вот так, сыночек, я отметил свое 27-летие". Больше отец о своих военных успехах не распространялся. Отсиделся в норвежском Тронхейме. Да, еще в той книжке Гальдера было несколько марок с портретом Ивана Христофоровича Баграмяна. "Мой спаситель,— говорил о нем отец.— Если бы не Иван Христофорович, может, и не дожил бы до победы".
Смотрел на марки с изображением маршала, и возникла идея выпустить марку, посвященную одному из рядовых. Вот отец на марке красуется — молодой, красивый. Орден, что у него на груди, ему на самом деле вручили только в 1985 году, но я немножко "поправил" историю и повесил его на папину военную гимнастерку. А вот мамина фотография, она сделана именно 9 мая 1945 года.
Кафе "Огонек"
Здравствуй, дорогой Огонек!
Пишу вам от имени фронтовиков из города Ржева Тверской области. Их почти не осталось, но живо чувство признания и благодарности Огоньку. Пишу без кавычек, потому что Огонек для нас — имя близкого друга. После войны, голода и холода Ржев был весь в руинах, люди начинали строиться, и мой отец Воробьев Борис Петрович, взял ссуду на постройку дома, купил книгу "Плотницкое дело", изучил ее и построил для семьи дом. Жили тяжело, но в нашем доме всегда были книги. А еще отец покупал Огонек. Читали дома, потом стали присоединяться соседи. И со временем люди стали собираться во дворе нашего дома. Отец положил два бревна, они были вместо лавок, и мужики (в нашей местности так говорят: не муж, а мужик) рассуждали о прочитанном, обсуждали. Вскоре приняли решение выписывать Огонек. Новый номер был радостью для всех. Когда почтальон тетя Зоя подходила к нашему дому и лицо ее сияло — мы знали, что она несет нам очередной Огонек. Со временем на бревнах образовался клуб. Появился лист фанеры — стол, люди стали приносить из дома еду. А когда заводились деньжата — сбрасывались на коньяк. Для нас, детей, покупалось печенье и финики. Но больше всего мы любили бутерброд — шпротина на хлебе. Мы всегда были рядом, играли в лапту и тоже — по- своему — ждали каждого номера Огонька. Очень любили эти взрослые разговоры. "Ну, Огонек, и дал прикурить! — часто повторяли мы за мужиками. Это было особенное время. Самые счастливые воспоминания. Огонек пронизывал всю жизнь. Если коты были рыжей масти, их называли Огоньками, а кошечек Агнессами. Черные собачонки все были Угольки. Шли десятилетия. А фронтовики по-прежнему собирались в своем кафе Огонек. Журналов к тому времени накопилось столько, что отцу пришлось выделить специальное место. Он смастерил тиски — такое приспособление для подшивки журналов, устроил стеллажи. Так появилась наша библиотека. В 1980-х годах даже была идея пригласить журналистов Огонька к нам в гости. Но фронтовики один за другим уходили из жизни. Не стало и моего отца. Отец при жизни всегда просил меня об одном — беречь, сохранить журналы. Обязательно читать и перечитывать. Это было его завещание, завещание всех наших ржевских фронтовиков.