Ценности, которые касаются общих жизненных установок и практик, меняются очень медленно. В 2005 году мы с моим российским коллегой Владимиром Магуном изучали ценности старшеклассников в России и Украине, поскольку предполагали, что как раз школьники, не заставшие по-настоящему Советского Союза, могут стать носителями нового сознания. Однако гипотеза не подтвердилась: система жизненных установок молодых людей оказалась схожей. Просто мы увидели, что в России даже у старшеклассников притязания были побольше: страна богаче. Но сказать, что в одном государстве живут люди с новым, европейским сознанием, а в другом — наоборот, нельзя.
Более того, как раз накануне Евромайдана в России и Украине завершилась очередная волна европейского социального исследования, которое по методике Шварца выявляет в обществе процент носителей либерального и так называемого традиционалистского сознания. Либералы в данном случае — все те, кто имеет четкие ориентиры на открытость, самореализацию, творческое развитие. В Европе, особенно в Северной Европе, таких очень много: под 40 процентов и выше, тогда как на территории России и Украины — считанные проценты. И вот что меня поразило: людей с выраженными либеральными ценностями среди россиян было даже больше, чем среди граждан Украины. По данным исследования "Мировые ценности", проанализированным моими российскими коллегами Владимиром Магуном и Максимом Рудневым, в российской выборке это 4 процента, а в украинской — всего около 1 процента. Еще одна треть украинцев имела смешанную ориентацию, а большинство — чистые традиционалисты.
Как тогда объяснить Евромайдан и прочее? Как раз традиционалистским сознанием. В обеих странах оно господствует, но обычно не замечают интересного факта: политические традиции у нас очень разные. Возвращаясь к "истокам", Россия и Украина оказываются в разных реках. На Украине укоренены традиции военной демократии, сопротивления московской власти, а у россиян — имперская ностальгия, мессианские идеи. Если бы две страны развивались в либеральном направлении, можно было бы рассчитывать на их сближение, но когда обе остались глубоко традиционными и антимодерными — разрыв неизбежен. История у каждого своя, только будущее может быть общим.
Единственно, в чем традиционализм нас объединяет, так это в общих экономических неудачах. Проблема напрямую связана с дефицитом людей, которые были бы ориентированы на эффективную экономику и могли противостоять коррупции.
Конечно, все это не фатально. Когда меня спрашивают: навсегда ли мы оказались по разные стороны баррикад, я напоминаю, что еще в 2013 году россияне любили Украину не меньше, чем своего президента, поэтому здесь все переменчиво. Парадокс сейчас, пожалуй, в том, что, хотя украинцы и чувствуют себя жертвами, если верить многим опросам, они все-таки лучше относятся к россиянам, чем те к ним. Тут дело не в добросердечии, а в том, что украинская власть еще не научилась строить абсолютно эффективные пропагандистские машины. Она, может, и хотела бы, да не получается. Когда выйдем из традиционалистских тупиков и пропагандистского дурмана, думаю, договоримся, начнем искать общие перспективы. В конце концов Польша и Германия договорились после Второй мировой войны, а уж нам-то куда проще.