Сновидения в гипсе

Диана аль-Хадид в Сецессионе

Выставка современное искусство

Инсталляции Дианы аль-Хадид задают зрителям загадки, как и всякое сновидение

Фото: Oliver Ottenschläger, Secession 2014

В Венском сецессионе открыта выставка Дианы аль-Хадид "Судьбы". Инсталляция молодой сирийской художницы укладывается в скромную процентную норму чистого искусства, которую еще может себе позволить прогрессивная художественная институция. Впрочем, сегодня найти чистое искусство без примеси политики практически невозможно. Из Вены — АННА ТОЛСТОВА.

Диана аль-Хадид родилась в Сирии, в городе Алеппо, название которого в арабской транскрипции Халеб не покидает первых строчек горячих новостей последние три года, а живет и работает в США, в Нью-Йорке. От молодого художника с такой биографией принято ждать искусства политического, но никакой политики — с ходу, в лоб — на выставке не обнаружить. В зале расставлены работы, часть которых ближе к скульптуре, а часть — к живописи, хотя видовой границы между той и другой как будто нет — все элементы складываются в инсталляцию, связанную абсурдной логикой сновидения. В центре — закручивающаяся спиралью лестница из какой-то разорванной в клочья или струящейся ручейками золотисто-синей живописной материи, словно бы само вещество живописи отделилось от картины и поплыло в эфире. На вершине лестницы возлежит античный торс, безрукое, безногое и безглавое женское тело, растерявшее члены по пути наверх. Текучая ручьистая драпировка лестницей спускается с потолка — возможно, это завеса тайны, отделяющая настоящее от прошлого и будущего, ведь "судьбы" в названии выставки — это парки, мойры, прядущие и режущие нити жизни. За драпировкой — разлившаяся по полу живописным пятном позолоченная бронза и черный бюст на исчезающем, готовом превратиться в струйки черного дождя и вытечь пьедестале. Та же прорванная, дырчатая фактура и у двух белых фальшстен, фланкирующих центральную композицию с торсом, но стоит зайти за каждую из этих стен, как дыры и прорези сложатся в призрачные выцветшие фрески. На одной — распадающаяся на ступенчатые фрагменты фигура идущей женщины, на другой — гора, башня или, возможно, город-башня, город-гора, осененный не то золотыми лучами солнца, не то спускающимся с небес покровом.

Как всякое сновидение, инсталляция задает загадки. Разгадка, лежащая на поверхности, состоит в поиске аналогий. Ближайшая — Ансельм Кифер: тот же синтез живописи и скульптуры в форме инсталляции, та же грубая фактурная поверхность, только здесь больше гипса и штукатурки, чем земли и глины, тот же блеклый, белесый колорит, столь же призрачные, едва угадывающиеся образы. И как у Ансельма Кифера, зритель невольно ищет программу — не столько из области литературы, сколько из области истории культуры и духа, Geistesgeschichte. Подсказка — во фреске с распадающейся фигурой женщины: если мысленно собрать ее воедино, выйдет знаменитый древнеримский рельеф из Музеев Ватикана, слепок с которого висел в венском, а затем и в лондонском кабинете Зигмунда Фрейда. Это Градива, "идущая",— персонаж мифологии, но не античной, а XX века.

Родителем мифологемы стал отец психоанализа, впечатленный поздней новеллой малоизвестного немецкого символиста Вильгельма Йенсена и посвятивший ей очерк, где метод толкования сновидений был впервые применен к литературному произведению. Фрейдова статья "Бред и сны в "Градиве" Йенсена" не произвела никакого впечатления на автора повести, зато грандиозное — на сюрреалистов, назначивших Градиву своей небесной покровительницей. Сюжет новеллы об археологе, влюбляющемся в девушку с ватиканского рельефа, видящего ее во сне гибнущей в Помпее и наконец находящего на помпейских раскопках в лице забытой подруги детства, послужил Фрейду образцовой иллюстрацией феномена вытеснения. Но для сюрреалистов история Градивы стала скорее историей об искусстве, способном пересоздавать реальность силой фантазии и воображения. Ее именем называли манифесты, галереи и жен, ее образ тревожил Марселя Дюшана, Андре Массона и Сальвадора Дали, ей посвящали картины и фильмы, о ней писал Андре Бретон, а позднее Ролан Барт и Жак Деррида. У сюрреалистов Градива из "идущей" стала "проходящей сквозь стены", и к этой ее способности, кажется, обращается Диана аль-Хадид.

Ее Градива проходит сквозь стены, теряя на ходу части тела, ту же стопу, что приковала внимание йенсеновского археолога, чтобы превратить стены в руины и превратиться в руину самой. Руины — амбивалентный образ воспоминания и забвения, что замечательно соответствует фрейдовской интерпретации археологической повести, недаром Фрейд был так увлечен археологией. Руины, как и сновидение, всегда загадка — руины скульптур и фресок, оставленных Градивой Дианы аль-Хадид, заставляют угадывать цитаты. Что за скульптура разлилась по полу пятном позолоченной бронзы? Быть может, это скандализировавшая некогда Париж "Принцесса X" Константина Бранкузи? Золотой фаллос, изображающий Мари Бонапарт, пациентку, поклонницу и переводчицу на французский многих сочинений Фрейда (в том числе и статьи о "Градиве", с чего начался сюрреалистский культ)? Что мы увидим во второй дырявой фреске — "Аллегорию целомудрия" Ханса Мемлинга с девой, вросшей в скалу неприступности, или недостроенную "Вавилонскую башню" Брейгеля Мужицкого? Андре Бретон писал о Градиве: "Но кто же эта "она", идущая вперед, как не завтрашняя красота, скрытая еще от толпы, видимая лишь изредка, когда мы приближаемся к какому-нибудь предмету, проходим мимо картины, перелистываем страницы книги?" Возможно, сейчас на руинах Сирии рождается некая завтрашняя красота, но красота вчерашняя — позднеантичная и раннехристианская — исчезает навсегда, как исчезает она в полустертых палимпсестах "Судеб". В таком контексте меланхолическую инсталляцию Дианы аль-Хадид трудно воспринимать как одну лишь поэзию руин и игру цитат.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...