Для каждого номера Weekend в рамках проекта «Частная память» мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.
Фото: AFP / The Kobal Collection
Фото: AFP / The Kobal Collection
14 октября 1994 года
вышел фильм "Криминальное чтиво"
Название сгоряча переводили по-разному — в качестве характеристики выступало то "бульварное", то "криминальное". Иногда, впрочем, распространители заветной VHS и вовсе обходились емкой подписью "Макулатура". По-моему, именно суконное словечко "чтиво" сыграло роль в сокрушительной местной популярности фильма. От этого слова веяло чем-то манерным и идиотским одновременно. Представьте, что появившийся ровно тогда же фильм по тарантиновскому сценарию окрестили бы "Прирожденными убиВцами". Полагаю, что сам Тарантино, чей сценарий Оливер Стоун, как известно, подверг карательной редактуре, настоял бы именно на таком переводе.
"Чтиво" появилось в Москве на Горбушке осенью 1994 года — и уже к середине года следующего (хотя официальная российская кинопремьера состоялась только в сентябре 1995-го) разлетелось на цитаты (с пленительными особенностями перевода, вроде фразы "ну что, залетела?"), песни и жесты без остатка. Странно, но сегодня никакого налога на это кино память не настроена взимать — его нет нужды пересматривать (все и так на сетчатке), равно как и не существует ни малейшей необходимости подводить под него историческую базу и выстраивать "контекст". Прелесть этого фильма состояла в том, что он сопутствовал сам себе. Это был игровой автомат, установленный в центре мира.
Почти этнографические шашни с малопонятной англо-американской культурой выполняли общеобразовательную функцию — школьная программа одних обернулась кандидатским минимумом для других: вязкий голос Дасти Спрингфилд, рокочущий серф-рок, книжка про Модести Блейз, фут-фетиш — все это было куда как внове (по крайней мере, для меня двадцатилетнего). Несмешные шутки очевидно имели подтекст, а впрочем, даже и вне такового звучали изрядно — незнание освобождало от культурологического раболепства, а любые кавычки послужили бы сомнительным украшением, как тот самый пирсинг на лице. Я, например, не понимал тогда — а вот искомый молочный коктейль за пять долларов это, собственно, много или мало?
Штампы, которыми оперировал Тарантино, не слишком считывались, зато темп, в котором они мелькали, был исключительно родной и местный. Гангстерская комедия ошибок, бравирующая сиятельной бесчеловечностью на фоне спонтанных этических императивов, укладывалась в головах нежно, как биг-мак в подставленную ладонь (под оберткой чувствовалось нездешнее, пусть и расфасованное тепло). Этот редкий эффект сопричастности нельзя списать только на русские девяностые — хотя страна и в самом деле существовала более или менее по законам контрольной закупки и в жанре криминальной комедии, тем не менее причины популярности этой киноработы глубже и страннее.
Мне, например, "Криминальное чтиво" всегда напоминало "Героя нашего времени" — тут и отказ от целостности повествования, и умирающий-воскресающий в угоду композиции герой, и финал "Фаталиста". А кроме того, "Криминальное чтиво", как всякому известно, отсылало к заокеанской низовой культуре — у нас, мне кажется, данный посыл материализовался в странных совпадениях, например, с "Бриллиантовой рукой". Джексон и Траволта были как Папанов и Миронов — бесславные ублюдки на новом витке идиотизма. В связи с М. Уоллесом вспоминался незадачливый ШЕФ (лица которого мы, кстати, поначалу не видим — как в том, так и в другом кино). А клерикальная комедиография (библейские озарения Джексона vs блуждания Миронова по воде)? А центробежная сцена в ресторане (песня про зайцев vs "You Never Can Tell")? Брюс Уиллис делает нелегкий выбор между бензопилой и самурайским мечом примерно с тем же выражением лица, с каким в процессе рыбалки на Черных камнях идет сложная работа с камнем и фомкой за никулинской спиной. Наконец, местные новоиспеченные поклонники "Чтива" с такой же нелепой страстью растопыривали два пальца в танце, с какой их предки повторяли жест Горбункова, имитирующий игру на какой-то непотребной лире.
Стратегическое значение этого фильма для неокрепших аборигенов вроде меня состояло в следующем. Тарантино перевел стрелки с арт-хауса (такого слова тогда, впрочем, не употребляли) на трэш (такого слова не употребляли тем более). В самом деле, какие плановые кинематографические рубежи поджидали среднестатистического студента-гуманитария в первой половине девяностых годов — ну ретроспектива Херцога в Музее кино, ну ретроспектива Вендерса в Гете-институте, ну относительно свежие Гринуэй с Бертолуччи и Джарменом в видеосалоне "Диалог". Жить в принципе можно, но в 20 лет хотелось чего-то еще, и чтобы вот без "черного юмора" по возможности. Тут и явился периферический Тарантино, объяснивший на пальцах, что всякий постмодернизм есть тоска по мировой культуре в сочетании с тоской по мировому же бескультурью, а в пошлятине и дешевизне есть боль, оплаченная жизнью. Бомбардир несерьезного, он реанимировал интерес к апокрифическим B-movies и площадной литературе, практически сразу грянула сопутствующая мода на easy listening (тут-то и пригодилась вышеупомянутая Дасти Спрингфилд), и вся вторая половина девяностых так или иначе прошла под знаком вредных привычек к поверхностным явлениям прошлых лет.
Тарантино несомненно был манипулятором и кукловодом, но его куклы умели смеяться и плакать, и в "Криминальном чтиве" за ловкостью рук чувствовалось большое сердце. Когда он цитировал и компилировал, это было сродни течению времени вспять — не зря же герой оживает в конце. Этот фильм эксплуатирует то самое свойство постмодерна, на которое указал когда-то Перри Андерсон: все розыгрыши, цитаты и культурные огрубления на самом деле преследуют одну цель — вернуть интерес к собственно повествованию, а известная дробность в конечном счете лишь придает эпичности.
Что осталось нам в 2014 году от "Криминального чтива" с его рудиментарными хохмами и физиогномическими благоглупостями? Я думаю, разве что непреходящее ощущение настоящего времени. Фильм был о том, что все здесь, сейчас и по соседству. Нет никакого времени — часы, конечно, важная вещь, но место им известно где, как мы помним по данной киноленте. Тарантино показал нам мир, которого никогда не существовало, как не было в реальности бургеров производства Биг Кахуна. Этот мир являет собой пограничную зону между пристрастиями и откровениями, между тем, что на радость тебе уже неоднократно высказали другие, и тем, что ты только собирался учудить сам. И метаться между этими крайностями — как перепутать чужой героин со своим кокаином.
Признаться, я до сих пор не могу взять в толк: пять долларов за молочный коктейль — это все же много или мало? По всей видимости, ни так ни эдак — просто красная цена.