Холокост в разговорном жанре

"Шарлотта Саломон" на Зальцбургском фестивале

Премьера опера

Композитор Марк-Андре Дальбави не сумел выразить музыкой больше, чем его героиня Шарлотта Саломон — своими рисунками

Фото: Ruth Walz/Salzburger festspiele

Впервые за многие годы Зальцбургский фестиваль представил постановку современной оперы, написанной по его собственному заказу. Это "Шарлотта Саломон" французского композитора Марка-Андре Дальбави. Оперу, посвященную погибшей во время холокоста еврейской художнице, поставил знаменитый режиссер Люк Бонди. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Вообще говоря, четырехлетний цикл новых опер в Зальцбурге должен был открывать Дьердь Куртаг, однако маститый венгерский авангардист подступался к своей первой опере чересчур долго. Премьера его "Конца игры" (по Сэмюэлу Беккету) была назначена сначала на 2013 год, потом на нынешний, а состоится в итоге в 2015-м. Во всяком случае театр "Ла Скала", где опера Куртага будет идти после Зальцбурга, уже начал продавать билеты и даже объявил исполнительский состав.

Марк-Андре Дальбави, ученик Пьера Булеза, в опере не новичок (его "Джезуальдо" шел в Цюрихе четыре года назад), и тем не менее работа над нынешним опусом, судя по всему, тоже проходила не совсем гладко. Идею обратиться к фигуре Шарлотты Саломон композитору подсказал режиссер Моше Ляйзер, ставивший в Цюрихской опере его "Джезуальдо", и идея оказалась тем более кстати, что в год столетия Первой мировой Зальцбургский фестиваль сделал войну с ее бедствиями и тревогами одной из своих лейттем. Однако уже на стадии либретто возникли сложности: текст французского писателя Ришара Милле Дальбави забраковал, пришлось спешно искать нового либреттиста (им стала в результате Барбара Хонигманн) и затем приступать к работе уже за считанные месяцы до самого критичного дедлайна.

Шарлотта Саломон, чье детство и отрочество прошли в веймарском Берлине, в кругу благополучной интеллигентной семьи (отец — врач, мачеха — успешная оперная певица), в 26 лет погибла в Освенциме. Это было в 1943-м. Двумя годами ранее, уехав с родственниками в безопасную, как казалось, Францию, она начала создавать главное произведение своей жизни — огромный графический цикл, названный "Жизнь? Или театр?". Это была лихорадочная попытка художественной психотерапии: Шарлотта мучительно переживала разрыв с любовником, которого она вдобавок делила с мачехой, и открывшуюся ей наследственную манию самоубийства в ее семье, и тягостные жизненные условия. Семьсот листов (это за два года!) цикла — нечто большее, чем мемуары в картинках: поиск собственного "я", попытка разобраться со своим прошлым и одновременно отстраниться от него. Все действующие лица выведены под придуманными и слегка каламбурными именами (сама Шарлотта, например, стала "Шарлоттой Канн", а ее мачеха Паула Линдберг — "Паулинкой Бимбам"), и не всегда можно сказать наверняка, где документальная правда жизни, а где факт художественного обобщения или чистого вымысла. "Жизнь? Или театр?" интригует своей формой: это почти что "книга художника", так много в цикле сложно организованного текста. Причем очевидные музыкально-театральные обертоны этого текста Дальбави, строго говоря, использовал не первым, еще в 2001-м в Америке поставили посвященный Шарлотте Саломон мюзикл.

Наверное, идеальную оперу на основе цикла Шарлотты Саломон мог бы написать ее старший современник Альбан Берг, и, кстати сказать, в финале оперы Дальбави, где Шарлотта в припадке отчаяния убивает родного деда при помощи отравленного омлета, действительно чудится нечто берговское. Если уж продолжать фантазировать, то Берг бы наверняка экспрессионистское повествование о душевных смутах условной Шарлотты изложил с жестким диктатом формы, а вот у Дальбави ничего подобного нет. Его партитура (которую исполнял оркестр зальцбургского Моцартеума под управлением автора) — водянистая взвесь изысканных "музыкальных моментов", по эмоциональной температуре довольно умеренная, да и драматургически тоже порядком зыбкая. В ней случайными островками плавают цитаты: и "Хабанера", и баховские кантаты, и "Волшебный стрелок", и французские народные песни, и фольклор на идише. Они слегка препарированные, правда, но все равно из-за их обилия и элементарной иллюстративности изысканным приемом их не назовешь. Тем более что именно эти заемные мелодии и оказываются самыми заметными вокальными номерами оперы, в остальном же вокальный материал представляет собой честные речитативы. Не шпрехштимме, нет, тем более что либретто написано в основном по-французски. Главное исключение — немецкоязычная разговорная роль "от автора", которую исполнила венская актриса Йоханна Вокалек. Ее альтер эго, Шарлотта Канн,— партия уже вокальная, доверенная молодому меццо-сопрано Марианне Кребасса, которая стала главным украшением спектакля наряду с тенором Фредериком Антуном (Амадеус Даберлон, возлюбленный Шарлотты).

"Раздвоение" главной героини, не самый экстраординарный по меркам современного оперного театра драматургический ход, все-таки осложняет в "Шарлотте Саломон" слишком многое. Опера взваливает на себя двойную, если не тройную ношу: и биографическая трагедия жертвы холокоста с большим социально-историческим контекстом, и совершенно частная, автономная личная драма, ставшая основой для художественного высказывания. Полноценно в результате не прозвучало ни то, ни другое, ни третье (хотя зрителю и показывают время от времени слайды с работами Саломон). Собственно, и Люк Бонди, который в красках рассказывал о том, как близко к сердцу он принял новую оперу Дальбави, со своей стороны, смог предложить обескураживающе мало. Сценограф Йоханнес Шюц спасовал перед грандиозными каменными аркадами "Скального манежа" и попросту занавесил весь портал сцены, оставив небольшую полоску пространства на авансцене. Здесь выстроили длинную галерею, которая совсем уж неприлично напоминала бы о поставленных тут же Алвисом Херманисом два года назад "Солдатах" Циммермана, если бы не разница в средствах: вместо брутальности "Солдат" в "Шарлотте Саломон" показывают стерильное белое пространство, которое периодически выезжающие из задней стены перегородки разделяют на отсеки. Персонажам тесновато, но идеям тесновато тоже — проблемную драматургию не смог превозмочь и режиссер. Не в первый и, видимо, не в последний раз подтвердив невольно то обстоятельство, что для хорошей современной оперы безупречное либретто стало куда более существенной необходимостью, чем пару-тройку веков тому назад.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...