— В прошлом году «Газпром» существенно нарастил экспорт в Европу, снизив цены. Компания постепенно отходит от принципа «меньше объем, выше цена»?
— Безусловно, долгое время нам твердили, что «Газпром» должен снижать цену, тогда он вернет себе ту долю, которую он потерял в 2012 году, из-за того что норвежцы согласились на изменение модели ценообразования. Но надо понимать, что природный газ — это товар особый, и эластичность спроса по цене крайне низка. Сейчас в Европе до 60% газа используется для отопления помещений, и если наступила холодная погода, то вы будете закупать газ просто потому, что холодно, сколько бы он ни стоил.
— Тем не менее в прошлом году средняя цена экспорта «Газпрома» в дальнее зарубежье оказалась ниже, чем цены на спотовых площадках в континентальной Европе. Почему вы не хотите последовать примеру Statoil, которая уже больше половины своего газа продает со спотовой привязкой?
— Мы не комментируем действия наших конкурентов. Но я хочу сказать, что европейские спотовые цены не отражают объективного состояния рынка, а следуют в своем базовом тренде за ценами долгосрочных контрактов. По нашим расчетам, коэффициент корреляции между ценой спота и ценой нефти Brent с девятимесячным лагом, как в наших долгосрочных контрактах, составляет 0,85, то есть это почти функция. Кроме того, газ по нашим долгосрочным контрактам, и газ, продающийся на хабах,— это два разных товара, поскольку во втором случае у вас нет гибкости и надежности, гарантируемых долгосрочным контрактом. Наши контракты являются своего рода ориентиром и поддерживают уровень цен на европейском рынке.
— Цены определяются не спросом и предложением?
— Нет, ценообразование на газ в Европе не основано на спросе и предложении. Основная масса контрактов идет с нефтяной индексацией, в импорте газа их доля составляет 75%. Но есть и остаточный, балансирующий сектор, где цена реагирует на краткосрочные соотношения спроса и предложения. Но уровень цены в этом секторе тоже в целом определяется ценами долгосрочных контрактов. Сколько будет стоить газ в Европе на основе спроса и предложения? Скорее всего, цена будет ниже, так как цены хабов не учитывают премию за надежность и гибкость, которая заключена в наших долгосрочных контрактах, но какая она будет, никто не знает. Надежность и гибкость тоже имеют цену.
— Почему вы не хотите продавать ваш газ на хабах? Зачем вам поддерживать нынешнюю гибридную систему?
— Мы не одиноки, даже норвежцы придерживаются нефтяной индексации там, где хабы не развиты. Здесь второй момент возникает, который тоже надо учитывать. Сегодня мы, строго говоря, не являемся клиентами антимонопольных органов ЕС по той простой причине, что у нас другое ценообразование, которое никак не связано со спросом и предложением и традиционными представлениями о монополисте, который ограничивает предложение, чтобы задрать цену вверх. Напомню, что дневные номинации (заявленные объемы поставки.— “Ъ”) в наших контрактах исходят от покупателей, а не от «Газпрома». Мы приходим к нашим покупателям и говорим: вот нефтепродуктовая формула, которая автоматически рассчитывает цену, вот правила пересмотра этой цены. Есть триггеры пересмотра, например, если на границе страны появляются объемы, сопоставимые с нашими объемами, но по более дешевой цене. Если вы согласны с такими условиями, то подписываем долгосрочный контракт и добросовестно его исполняем. И поэтому нынешнее антимонопольное расследование против «Газпрома» есть просто пример предвзятого отношения к нам европейцев и их упрямого желания, чтобы цены были повсюду одинаковые. Но если работает индивидуальная для каждого контракта формула, а не спрос и предложение, то и цены по определению получаются разные. Но как только мы перейдем на спот, то сразу возникнет ситуация, когда мы окажемся в положении доминирующего поставщика, теоретически способного монетизировать это свое доминирование.
— Это уже так. Вы можете манипулировать ценами на своих монопольных рынках Восточной и Южной Европы.
— В том то и дело, что мы не можем манипулировать ценами, потому что они определяются котировками мировых цен на нефтепродукты, влиять на которые мы не можем, а на хабах мы практически не торгуем. То есть здесь нефтяная индексация исправляет сразу два market failure (дефект рынка.— “Ъ”), свойственных газу как товару. Первое — она ограничивает доминирующих поставщиков вроде нас, и мы только рады этому. Если мы перейдем на спот, то нас затаскают по судам: любое наше действие станет предметом пристального изучения со стороны антимонопольных органов ЕС: вот «Газпром» там что-то недопоставил и т. д. Второе — переход на спот нарушает хрупкий баланс интересов в долгосрочных обязательствах покупателя и поставщика. Какой смысл нам брать на себя твердые обязательства поставлять газ на десятилетия вперед, если мы не уверены, что этот газ будет куплен? То есть в контракте должны быть твердо обозначены обязательства покупателя по отбору минимального объема — take-or-pay. Но если наши цены привязаны к хабу, то take-or-pay теряет всякий экономический смысл. Покупатель не только может взять любой дневной объем и потом перепродать его на хабе, но он даже заинтересован в этом, потому что это ведет к снижению уровня цен и может обесценить весь портфель поставщика на следующий день поставки. Создаются идеальные условия для манипулирования ценами со стороны покупателя.
— Statoil по своим контрактам с привязкой к споту перешла на 100% take-or-pay. Почему бы вам так же не сделать?
— В принципе мы это и делаем: начинаем понемногу забирать гибкость из наших контрактов. Но такое изъятие ухудшает положение наших покупателей. Ничего, говорят нам европейские реформаторы, если кто-то и разорится, то так им и надо, в этом суть рыночных реформ. К этим словам можно было бы, наверное, прислушаться, если бы сами реформаторы грубо не вмешивались в коммерческие отношения и законодательно не принуждали наших клиентов продавать газ по ценам хабов. В результате такого вмешательства возникло несоответствие между ценой поступающего газа по долгосрочным контрактам и ценой, которая на хабе образуется, причем и в ту и другую сторону. А нашим покупателям нужно и у нас газ купить, и годовой контракт со своими потребителями заключить не в убыток себе. В случае отрицательной маржи они вынуждены требовать от нас восстановления своей доходности. А нам необходимо сохранить контракты, и мы вынуждены идти на какие-то уступки. Сохранить долгосрочные контракты в их современном виде, привязав их к цене хаба, невозможно, потому что мы создадим механизм манипуляции со стороны покупателя, а также становимся готовым объектом для преследования со стороны антимонопольных органов Еврокомиссии. На следующий день после перехода к спотовому ценообразованию она выкатит требования: «Газпром», если хочет поставлять в Европу, должен быть разбит на десять или пятнадцать компаний. Трубы привязывают нас к Европе, мы не может оттуда уйти, как это уже сделали катарцы со своим СПГ. Так что пока нефтяная индексация нас защищает от неблагоприятного сценария развития событий.
— У вас в 2020–2025 годах истекает большинство долгосрочных контрактов. И судя по логике регулирования европейского рынка, Еврокомиссия будет настаивать на том, чтобы такие долгосрочные контракты больше не заключались. Что вы будете делать?
— «Газпром» — достаточно гибкая компания, и мы будем учитывать условия, которые будут формироваться. Та модель с нефтяной индексацией, которая сейчас существует, является способом преодоления market failure с минимальными затратами. Нельзя в газовой сфере поручить только рынку решать все проблемы. Возьмем ситуацию с заполнением подземных хранилищ. Раньше в каждой европейской стране была газовая компания — национальный чемпион, который отвечал за то, чтобы запасов было на зиму достаточно, а это огромные запасы и огромные расходы. Сейчас нет никакой ответственности, а реформаторы считают, что есть рыночный сигнал, который подскажет участникам рынка газа, что пора запасы делать. Если они смотрят на газовые форварды, а те идут вверх, они будут запасаться, а если вниз, они не будут запасаться. Но этот рыночный сигнал, он не всегда является адекватным, и это подрывает в конечном счете надежность поставок. Европейцы же хотят и твердых обязательств поставщиков, и в тоже время цены, которая формируется исключительно на основе спроса и предложения, но такого не бывает. Европа зависима от импорта и поставок всего от нескольких поставщиков, и ничего она с этим сделать не сможет. Это настраивает на поиски компромисса.