Борис Эйфман обладает удивительным даром показывать премьеры в знаковые для страны дни. Возможно, это просто совпадения, но меткие попадания очевидны. Так, например, в августе 1991 года, в разгар путча, состоялась премьера его балета «Реквием» на музыку Моцарта. А в преддверии Олимпийских игр в Сочи был показан еще один «Реквием», на музыку Дмитрия Шостаковича. На втором представлении второго «Реквиема» Бориса Эйфмана в Александринском театре побывала ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Моцартовский «Реквием» Бориса Эйфмана, поставленный 23 года назад,— одно из самых совершенных и самых откровенных творений балетмейстера. Только вот его представления были не столь частыми, как заслуживает этот балет: одноактный формат подразумевает «догрузку» до полноценного вечера, однако поставить что-либо в пару к «Реквиему» — задача очень и очень нелегкая. Было время, когда «Реквием» давался то с «Убийцами» (по роману Золя), то к нему пристегивалось философско-танцевальное путешествие «Мой Иерусалим». Но любой балет, пусть даже хорошо сочиненный, все равно смотрелся «довеском» на фоне цельного по замыслу и воплощению «Реквиема». Потом у Бориса Яковлевича началась эпоха двухактных балетов («Чайковский», «Русский Гамлет», «Роден», «Чайка» и др.). Поэтому авторская редакция «Реквиема», теперь двухактная, дополненная новосочиненной первой частью на музыку Дмитрия Шостаковича, явилась эволюционным процессом. Премьера же состоялась 27 января, в день 70-летия снятия блокады Ленинграда.
Первый — новый — акт «Реквиема» сочинен по одноименной поэме Анны Ахматовой. В нем добротная иллюстративность спектаклей последнего десятилетия творческой деятельности господина Эйфмана дополнена аллегорико-символическими танцевальными метафорами — еще один излюбленный прием балетмейстера. Три основные группы персонажей — Мать и Сын, Муж и Жена, семья из трех человек (родители и сын-студент) — одеты в исторически достоверные костюмы (ватники, тюремные робы, валенки и платки). Балетный сюжет вытекает из поэтического: Мать оплакивает Сына; Жена вспоминает Мужа; супруги пытаются уберечь юного сына от неизбежного. Танцевальные образы зримо воплощают ахматовские строчки. Нескончаемая серая очередь к окошку для тюремных передач — «ненужным привеском болтался / Возле тюрем своих Ленинград». На красном фоне под перезвон кремлевских курантов (или это «звон кадильный»?) танцуют атлетические чекисты — «И безвинная корчилась Русь / Под кровавыми сапогами / И под шинами черных марусь». Многоголосое одиночество матерей, потерявших в тюрьмах и лагерях своих детей,— «Нет, это не я, это кто-то другой страдает…». Редкий балет Бориса Яковлевича обходится без распятия или оплакивания. В новом «Реквиеме» присутствуют оба эпизода: сначала Сына распинают на диагональном кресте, потом, в соответствии со строками Анны Андреевны «А туда, где молча Мать стояла, / Так никто взглянуть и не посмел», танцевально оплакивают. Наличие вдумчивой хореографической режиссуры демонстрируют пластические «мостики», соединившие обе части: открывающий двухактный «Реквием» монолог Матери 2014 года интерпретирует первый танец Матери в постановке 1991 года; в финале балета на музыку Шостаковича Мать удаляется со сцены, волоча саночки с телом Сына,— этим же эпизодом начинается вторая часть вечера, под музыку Моцарта.
Хореографическое воплощение «Реквиема» (на музыку Шостаковича) — умеренно-торжественное и поэтическо-патриотическое. В финале на сцену в колесах и кульбитах выходят воспитанники Академии танца Бориса Эйфмана, никогда не знавшие «громыхания черных марусь», они складывают пластический пазл на тему «Никто не забыт и ничто не забыто!». А вот поставленному 23 года назад моцартовскому «Реквиему», этому интуитивному шедевру Бориса Эйфмана о жизни и смерти, преодолении, страдании и примирении, по-прежнему не нужны никакие танцевальные предуведомления и разъяснения. Сбитые в один спектакль эти «Реквиемы» выглядят как «Летят журавли», дополненные бондарчуковским «Сталинградом».