Несчастье высшей пробы

"Царская невеста" в Михайловском театре

Премьера опера

Герои оперы играют в чудесное детское счастье, но на самом деле обречены

Фото: Стас Левшин

Михайловский театр показал премьеру "Царской невесты" Римского-Корсакова в постановке известного режиссера Андрея Могучего. Оперный шедевр на душещипательный сюжет о третьей супруге Ивана Грозного Марфе Собакиной выглядел мало похожим на костюмную мелодраму, но об этом по итогам работы режиссера не стал жалеть СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

От размышлений о тяжких судьбах отчизны и свинцовых мерзостях тоталитаризма постановщик не то чтобы уходит вовсе — он просто переводит их в куда менее плакатный регистр, чем тот, что у профессионалов оперной режиссуры возникает подчас практически машинально. Сама постановка вопроса, которым Андрей Могучий задается для начала, мягко говоря, не нова. Может ли нынешний, скажем, хорист нацепить худо-бедно скроенный театральными швеями как бы грозненский кафтан и при этом выглядеть как минимум не комичным, а как максимум — абсолютно убедительным, живым и чувствующим персонажем, у которого в жилах кровь, а не почтенная пыль кулис? Вот Большой театр, готовящий возобновление величественной "Царской невесты" 1955 года, рискует ответить "да". Андрей Могучий настроен куда более скептично.

Но для него вовсе не следует из этого, что опричников непременно нужно рядить в шинели и галифе — со всеми вытекающими. Есть такой модус ультракраткого описания оперных спектаклей: действие оперы X режиссер перенес в Y (действие "Кармен" перенесено в Испанию времен гражданской войны, действие "Онегина" перенесено в Россию 1990-х — и так далее); действует просто, у публики отклик рождается моментально — можно даже спектакль не смотреть. Так вот, в случае Андрея Могучего этот шаблон не работает категорически. С одной стороны, конечно, Россия. Сценографическое оформление местами (прежде всего, деревянные не то часовенки, не то идолы, в которых "выезжают" на сцену главные персонажи) как раз и симпатично своей легко считываемой фольклорностью — ну ровно как народные песенные темы, которые Римский-Корсаков искусно обрабатывает по всем правилам контрапункта. И собачьи головы, как положено опричникам, есть. И условно аутентичных костюмов в гардеробе спектакля, вообще говоря, хоть отбавляй — стеганые кафтаны опричников, билибинские шубы бояр, простонародные портки и сарафаны.

Только все это историко-этнографическое великолепие досталось по большей части детскому хору. Детям можно, они еще не то будут носить с такой непререкаемой естественностью, что взрослым обзавидоваться. Вдобавок массовые сцены в "Царской невесте" не то чтобы античная трагедия с величавыми хорами, это у протагонистов трагедия трагедией, а хоры в опере пусть прекрасные, но в драматургическом смысле наивно-комментирующие. "Вот Бог привел вечеренку отслушать. Пора домой, а там и на покой". Увидеть в этих сценах на первом плане именно детей как-то совсем неудивительно.

Тон, впрочем, задают подробности совсем абстрактные. Декорации — сходящиеся в перспективу черные порталы, украшенные цепочками лампочек на манер стародавних варьете, это напоминает иные работы Оливье Пи, но маловероятно, что Могучий и его художник Максим Исаев его прямо-таки цитировали. Главные герои одеты во что-то нейтральное, серо-черное, не считая белого платья Марфы и красного шарфика Лыкова. Предметный ряд — в основном табуретки да лестницы, используемые когда по прямому назначению, а когда и в качестве погребальных носилок. Всевозможные реалии, от бытовых до метафизических, демонстрируются путем того, что на сцену выносят огромные слова-титры: то "мед" и "чарочки", то "зелье", то "совет да любовь", то "солнышко" (иногда вспоминается "Мулен Руж" База Лурмана, но опять-таки вряд ли это сознательно).

Вроде бы жесткий и малосентиментальный театр Андрея Могучего на самом деле вдается в самую искреннюю чувствительность и драматическому рисунку оперы следует, в общем-то, с приятной точностью. Причем у режиссера это выходит совершенно естественно, может быть, потому, что он, хоть и не читая партитуры, на удивление внимательно слушает музыку. И работать с дирижером Михаилом Татарниковым, музыкальным руководителем Михайловского, ему явно было комфортно. По крайней мере хороший баланс между музыкальной и театральной (или даже просто психологической) состоятельностью этой "Царской невесты" тому свидетельство.

Шероховатости есть — при добросовестной и пристальной работе дирижера непонятно, почему вроде бы столь гибкий оркестр Михайловского так формально звучал в начале спектакля и, наоборот, задавливал певцов в некоторых ансамблевых сценах (и то сказать, за акустической выигрышностью мизансцен режиссер не всегда следил). Зато оба, и дирижер, и режиссер, вполне могут быть довольны солистами, притом что лучшие из них, стоит отметить, не приглашенные, а местные, михайловские (за вычетом отличной Любаши в исполнении Ирины Шишковой, приглашенной из мариинской Академии молодых певцов). И если тенор Евгений Ахмедов, чисто и трогательно спевший беззащитно-интеллигентного Лыкова, в звездах театра числится с прошлогоднего "Онегина", то баритон Александр Кузнецов (Грязной) и сопрано Светлана Мончак (Марфа) для премьерных ролей такого уровня новички, что ничуть не мешало им заправски держать спектакль на себе.

При вроде бы программной ставке на абстракцию и остранение (особенно по части визуального ряда) спектакль никогда не выглядит зубоскальством, в крайнем случае — иронией, да и то такой, которая по отношению к героям всерьез сочувственна. В жизни так бывает у стеснительных людей, на всякий случай делающих легкомысленную мину именно в тот момент, когда они пытаются проговорить что-то важное и патетическое. Допустим, когда Лыков уже было собирается справлять помолвку с Марфой, и мнимо счастливая чета забирается на увитую цветами стремянку, и на сцене тоже полыхают видеоцветы, и на Лыкова надевают пиджак, украшенный светящимися лампочками, и над сценой загорается слово "любовь" в обрамлении все тех же лампочек, то от всего этого болливудского сияния становится совсем уж непереносимо жалко этих двоих, которые до поры играют в свое чудесное детское счастье, но на самом деле обречены. Вот ей-ей, не было бы жальче, если бы герои разыгрывали патриархальную любовную мизансцену костюмного толка.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...