Трагедия в пыльном отеле

"Дон Карлос" в Большом театре

Премьера опера

Большой театр впервые за полвека выпустил новую постановку одной из самых грандиозных опер Джузеппе Верди — "Дон Карлос" (в четырехактной итальянской редакции). Величаво-помпезное четырехчасовое зрелище создал английский режиссер Эдриан Ноубл, а дирижировал на премьере молодой американец Роберт Тревиньо. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

На сцене — уходящая вдаль грандиозная галерея, выглядящая вроде и обобщенно и в то же время немного напоминающая холл пятизвездного турецкого отеля, большой, но заброшенный. И без кровли. И снежок идет время от времени (особенно хорошо рифмуется с репликами про благоухание цветов в ночной тиши сада) — притом что сцены в лесу Фонтенбло, где действительно прописана зима, в использованной редакции нет. Нет, разумеется, мы все понимаем: образность, аллегоричность, суровый политический климат Испании времен Филиппа II, над которой Великий инквизитор простер совиные крыла. И тогда естественно воображаются персонажи в столь же абстрактных черных сукнах, снедаемые метафизической тоской.

В действительности, однако, создается ощущение, что сценограф (Тобиас Хохайзель) и художник по костюмам (Мориц Юнге) как-то не договорились. В декорациях-то, допустим, символизм: в сцене аутодафе еретиков сажают в клетки, поднимающиеся к падуге,— и оттуда они грустно смотрят на бунт инфанта Карлоса против коронованного отца, прежде чем их, изображая костер, не опускают в подсвеченный красным трюм. А потом и темница самого Карлоса показана клеткой, только побольше, причем очертаниями эта клетка нарочито напоминает гробницу, из которой в начале и в финале выходит покойный дедушка инфанта, император Карл V.

Зато гардероб спектакля — чистое, почти голливудское богатство в историческом духе. Нет спору, в виде стоп-кадров вся эта парча (особенно при отличном свете от Жана Кальмана), наверное, невероятно красива. Проблема в том, что в динамике все это смотрится обескураживающе пыльно. Заслуженный английский режиссер Эдриан Ноубл начинает свой текст для буклета постановки обнадеживающе: "Я гуманист. Прежде всего меня интересуют люди, интересуют персонажи сами по себе, их характеры". Тем не менее спектакль вместо интересно сделанных ярких характеров блистает в основном вереницей торжественно-неповоротливых клише. Чтобы спеть драматичный терцет, герои аккуратно, как по линеечке, выстраиваются на авансцене лицом в зал, застреленный Родриго начинает умирать, удобно устроившись на стуле, а потом даже и встает — ну, и так далее. Можно похвалить непринужденность, с которой артисты научились делать книксены и поклоны, но даже в таком "Дон Карлосе" это изящество вряд ли делает погоду.

А характеры певцам приходится отыгрывать в меру своих возможностей. Колоритнее всего предсказуемо получилась Эболи в исполнении Марии Гулегиной: примадонна и партию эту исполняла впервые, и вообще в Большом пела первый раз (на поклонах она с торжествующим видом поцеловала ладонь и потом приложила ее к сцене). Эболи, конечно, ее героиня, и пышное платье, старозаветные заламывания рук, отчаянный темперамент — это тоже ее. И устрой Большой театр затею с "Дон Карлосом" лет десять назад, она была бы феноменальной Эболи. Но сейчас, увы, возрастные сложности в голосе были слишком заметны, и разве что колоратуры в сарацинской песне о вуалях прозвучали крепко и старательно.

Самой состоятельной вокальной удачей премьерного состава оказалась Елизавета, ровно, красиво и стильно спетая Вероникой Джиоевой. Вот тут на некоторую картонажность роли вполне можно было закрыть глаза — все-таки качественная Елизавета для собственных, а не гостевых возможностей Большого театра безусловное достижение. Очень убедителен оказался король Филипп в исполнении Дмитрия Белосельского — тоже прекрасный объемный звук и притом относительно рельефный образ. Возможности пула солистов Большого в принципе выглядели оптимистично: и насквозь положительный Родриго получил не только добросовестного, но и способного исполнителя (Игорь Головатенко), и Великому инквизитору (Вячеслав Почапский) не хватало только более густой звучности и более мрачного апломба.

Лишь на титульную роль пригласили иностранца — Дон Карлоса пел молодой итальянец Андреа Каре, певец с примечательными (даже при некрасивых и размыто звучащих носоглоточных верхах) задатками, которые, правда, портили спорное чувство стиля, недостаток школы и изрядная наивность. В последней исполнитель главной роли прекрасно сходился с дирижером. Роберт Тревиньо очень воодушевленно провел отдельные сцены (вроде дуэта Филиппа с Великим инквизитором), те, что его увлекали, но в остальных легко терял и драматургическую нить, и ритм, с редкой безоблачностью воспринимая даже те моменты, когда певцы сбивались, разваливали ансамбли и фальшивили (чем особенно грешили солисты-мужчины в первых двух актах). Легче бы, конечно, было и не вспоминать о том, что Большой сейчас оказался без главного дирижера — но такая дирижерская работа поневоле заставит задуматься о том, что музыкальный руководитель Большому сейчас нужен вовсе не для красоты.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...