"Это было в тот самый год, когда я впервые вышел на сцену Большого театра". Так будут начинаться мои воспоминания о Grand Prix d`Horlogerie de Geneve, если я их когда-нибудь напишу.
Фото: Коммерсантъ
Перед лестницей, ведущей на подмостки, я еще раз проклинаю себя за уступчивость. Почему я согласился вручать приз? С тех времен, когда я сыграл Карлсона в школьном спектакле, меня не тянуло на сцену. Пусть бы лучше все проделали красавец и красавица, специально для этого приглашенные: Фредерик Бегбедер, весь в черном, и Сольвейг Лизлов, вся в синем.
Но отказываться поздно, один за другим выходят мои соседи по жюри. Дизайнер Филипп Старк вручает премию за "инновацию". Он единственный, кто пришел в вечерний театр в своей дизайнерской униформе: в худи, курточке и в джинсах. Старк во всеуслышание сетует, что ему есть что рассказать об увиденных им чудесах, но поскольку он в жюри типичный неофит, его все время затыкают. Архитектор Жан-Мишель Вильмотт, которому доверили "искусства и ремесла", тоже очень взволнован и, прежде чем объявить приз, начинает рассказывать про то, как волшебно выглядят механизмы под часовой лупой.
Я думаю о том, как отличается восприятие людей, которые занимаются часами профессионально, от тех, для кого они в конечном счете работают. Часовщики и журналисты, продавцы часов и ювелиры. Каждый из них имеет свои пристрастия, своих друзей — и чем дольше он занимается часами, тем их больше. Это не значит, что он пристрастен, но часы все-таки его хлеб. Рядом с профессионалами в жюри сидят люди, которым часы не дают ни денег, ни славы, ни работы, а только честное и ни с чем не связанное удовольствие.
Любители часов сами себя считают непрофессионалами — на самом деле они знают больше, чем многие из нас, им ничего не надо объяснять, их надо только слушать. И все равно, кто они на службе: предприниматель, архитектор, дизайнер, знаменитый рок-певец или заместитель генерального прокурора Нью-Йорка (а это все реальные персонажи нынешнего жюри). В какой-то момент они интересуются только одним — часами, которые у них на руке.
Надо знать, как устроен женевский Гран-при. Сначала секретариат конкурса собирает заявки. Затем полный список принятых на конкурс часов высылается всем членам жюри для предварительного голосования. Заполненные и подписанные бюллетени возвращаются почтой в специальную адвокатскую контору в Женеве, которая следит за исполнением регламента. По итогам нотариусы составляют списки финалистов. Из десяти часов, как было в прошлые годы, или семи — как в этом.
Само попадание в великолепную семерку уже считается наградой. Это как номинация на "Оскар", которая ценится, конечно, не так, как сам золоченый истукан, но очень и очень высоко. Потом среди этих семи идет второй, завершающий, тур, на сей раз очного голосования.
В зале Большого театра не было свободных мест, попасть на церемонию стремились все. Но присуждение призов — как бы оно ни было обставлено и срежиссировано — и вполовину не столь интересно, как заседание жюри. Пусть зоилы мне скажут сейчас, что и это действие также подвластно режиссуре, но я отвечу, что мне никогда там не приходилось сталкиваться с волей драматурга.
Члены жюри, все без исключения, собираются в Женеве. Вы можете не явиться на торжественную церемонию, но день конклава пропустить нельзя. Жюри запирают на целый день в часовом выставочном зале La Cite du Temps. Часы идут по кругу, их обсуждают, их превозносят, их проклинают, высказываются за или против. Думаю, главы маркетинговых отделов часовых марок многое бы отдали за то, чтобы здесь поприсутствовать. Говорят даже, что в истории премии был некий случай, когда запись заседания попала к заинтересованным лицам. С тех пор за этим особенно внимательно следят.
Голосование, разумеется, закрытое, но бюллетени именные. Их получает нотариус, который один хранит результаты. Как голосовали члены жюри, никто не узнает. Конечно, мне это напоминает иногда эпизод со смертной казнью в "Капитане Сорви-голова" Луи Буссенара, когда половине солдат в расстрельной команде выдают холостые патроны. Каждый может успокаивать себя тем, что приговор привел в исполнение не он.
Отдельно обсуждается гран-при "Золотая стрелка", его дают лучшим часам года, которые выбираются среди всех номинированных. Сначала открытым голосованием список ужимают до трех, потом голосуют на бумаге. В этом году точно так же выбирались тройки для "Открытия" и "Возрождения", как и кандидатура часовщика или часового сообщества для специального приза жюри.
Никто из членов жюри не имеет никакого понятия о том, выиграл ли его фаворит, вплоть до того момента, когда на трибуне будет вскрыт премиальный конверт. Вот этот самый, в который страшно хочется заглянуть.
К счастью, мы выходим вдвоем и мой партнер по жюри объявляет имя победителя. Мне же предстоит отдать сам приз, маленькую и зверски тяжелую статуэтку, которую сделал швейцарский дизайнер Роже Пфюнд. Он рассказывал мне, что "Золотая стрелка" — это запястье и рука Бога, взятая им у Микеланджело с плафона Сикстинской капеллы. По его мнению, соприкосновение рук и было моментом выбора.
Это хорошая идея, и мне нравится, что момент награждения завершается рукопожатием. Я отдаю приз и наконец-то возвращаюсь за кулисы. Пусть теперь счастливый победитель объясняется со зрителями, мое дело — всего лишь перевести на него золотую стрелку.