Человек со струнностями

В широкий прокат выходит байопик "Паганини: скрипач дьявола" о самом знаменитом виртуозе эпохи романтизма. О биографии великого скрипача, в которой перемешались правда и вымысел, и его влиянии на последующие поколения размышляет Михаил Фихтенгольц.

Добросовестный биограф великих артистов, в свое время ставших предметом исступленного обожания толпы, поневоле вынужден заниматься демифологизацией: легенды и небылицы, превращенные в расхожие клише, в массовом сознании превалируют над реальными фактами. Жизнь Никколо Паганини (1782-1840) — самый убедительный тому пример: практически все, что мы знаем о нем, исследователями в той или иной степени подвергалось сомнениям. Правда, и сам скрипач изрядно потрудился над своей биографией. Помимо виртуозного владения инструментом он еще гениально умел манипулировать массовым сознанием: полтора столетия спустя его назвали бы гением пиар-технологий.

Талант Паганини называли дьявольским не оттого, что скрипач был отъявленным богохульником (один из расхожих мифов), а из-за его огненного темперамента и экстремально быстрых — для первой четверти XIX столетия — темпов. Плюс довольно экстравагантный кочевой стиль жизни: начав активно выступать в Италии, будучи 23 лет от роду, он разъезжал с концертами по всей стране, меняя окружение, друзей и любовниц, а позже — по всей Европе, после своего триумфального дебюта в Вене в 1828 году, когда ему, кстати сказать, было уже 46 лет. Считается, что благодаря ему в технике игры на скрипке произошел настоящий прорыв, но новейшие исследования доказывают, что Паганини скорее синтезировал и усовершенствовал в своей манере виртуозные находки предшественников — в их числе знаменитые барочные скрипачи Пьетро Локателли и Джузеппе Тартини и старшие современники Рудольф Крейцер и Джованни Баттиста Виотти. Это касается и манеры звукоизвлечения, и обильного использования двойных нот, создающих иллюзию многоголосия в звучании инструмента, и пиццикато (щипков), причем обеими руками — как правой, в которой скрипач держит смычок, так и левой. Благодаря последнему приему на концертах у Паганини периодически рвались струны, что стало причиной возникновения еще одного популярного мифа — о том, что завистники мастера якобы специально перед концертом подрезали струны на его скрипке, но скрипач каждый раз блестяще выходил из положения, на ходу сочиняя новую аппликатуру или импровизируя.

Согласно популярному поверью, причиной ухода Паганини со сцены в 1834 году было его желание скрыть от публики секреты своих умопомрачительных виртуозных изобретений, пока их не раскрыли его соперники. Но в действительности он занялся публикацией своих сочинений и описанием педагогических методов, а также охотно давал частные уроки. Была и еще одна причина для столь раннего, спустя лишь шесть лет после венского дебюта, ухода — его здоровье. К 50 годам скрипач приобрел целый букет хронических заболеваний (от сифилиса до туберкулеза), а постоянные разъезды и увлечение опиумом и другими сильнодействующими средствами довольно сильно пошатнули его нервную систему. Он скончался в 1840 году в Ницце, не успев получить от священника последнее причастие, что дало лишний повод его многочисленным недругам обвинить Паганини в связях с нечистой силой. На протяжении четырех лет церковные власти не давали разрешения перезахоронить тело скрипача в его родной Генуе и чинили различные препятствия, из-за которых посмертные мытарства Паганини продолжались еще четверть века, пока его останки в 1876 году не обрели покой в Парме (и не были перезахоронены под более пышным монументом в 1896-м).

После Паганини осталось внушительное количество сочинений для скрипки — соло, с оркестром или гитарой, несколько ценнейших инструментов, которые в настоящее время имеют рекордную по мировым стандартам стоимость (именно после Паганини начали стремительно расти в цене инструменты кремонских мастеров — Страдивари, Амати и Гварнери), и слава на грядущие столетия, которую никто из последователей не смог и даже не пытался затмить.

Для последующих поколений Паганини стал олицетворением стихийного виртуозного начала — для любого скрипача знаменитые 24 каприса для скрипки соло (последний из которых стал темой для нескольких десятков парафраз великих композиторов, от Брамса и Рахманинова до Лютославского) были и остаются скрипичным Эверестом, на который некоторые знаменитые виртуозы предпочитали даже и не посягать. Яркий пример тому, пожалуй, самый знаменитый скрипач ХХ века — американец русского происхождения Яша Хейфец, избегавший исполнять все 24 каприса в одном концерте. Впрочем, уже в середине ХХ века в адрес Паганини начали раздаваться упреки со стороны весьма авторитетных музыкантов, таких как Эжен Изаи и Иегуди Менухин: музыку генуэзского виртуоза они считали чистой воды трюкачеством, отказывая ей во внутренней содержательности в угоду внешним эффектам. По гамбургскому счету с этим трудно не согласиться: никому и в голову не придет сравнивать композиторское наследие Паганини со скрипичными опусами Бетховена или Брамса. Тем не менее эффектный паганиниевский стиль породил массу эпигонов среди скрипачей и композиторов в одном лице в последующих поколениях — достаточно назвать Генрика Венявского, Пабло Сарасате или Анри Вьетана. И в скрипичной традиции произошел своего рода водораздел между с одной стороны серьезной музыкой и серьезными скрипачами, смотревшими на Паганини и его эстетику несколько свысока (такими скрипачами, к примеру, были Давид Ойстрах, Исаак Стерн и Гидон Кремер) — как на пережиток бурной молодости, и с другой стороны теми, кто следует этой эстетике с легким сердцем.

Все прошлое столетие негласный титул наследника Паганини кочевал по странам и континентам — его музыку блестяще играли израильско-американский скрипач Ицхак Перлман, итальянец Руджеро Риччи и россиянин Виктор Пикайзен; в советско-болгарском телевизионном фильме "Никколо Паганини" 1982 года партию скрипки озвучивал выдающийся советский скрипач Леонид Коган. Образ Паганини — мятущегося гения с копной длинных волос и скрипкой, от соприкосновения с которой из-под смычка едва ли не летят искры, стал почти атрибутом массовой культуры. Подозрительное сходство с этим образом демонстрировал в свои лучшие годы Юрий Башмет (пусть альт и не предполагает даже половины тех виртуозных возможностей, которые есть у скрипки). А с наступлением нового столетия еще одним Паганини из плоти и крови стал американец Дэвид Гарретт — бывший вундеркинд, превратившийся из милого ребенка со скрипкой в знойного красавца с томным взглядом и много лет старательно пестующий свое амплуа пламенного виртуоза (может быть, еще и потому, что по части более серьезного академичного репертуара у него много заведомо более сильных конкурентов). Неудивительно, что именно он и стал единственным претендентом на роль Паганини в новом фильме Бернарда Роуза — и ему на непритязательный вкус среднестатистического зрителя вполне удаются и игра на скрипке, и игра глазами.