Премьера опера
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Благодаря 200-летию Вагнера в Москве появилась вторая по счету серьезная опера из вагнеровского канона, которая выглядит так, что может идти регулярно. Рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.
"Запрет на любовь" — ранняя, не каноническая буффонада, поставленная в позднем стиле театра Бертмана,— не в счет, "Летучий голландец" Конвичного в Большом театре (насквозь европейский спектакль, который коротко шел несколько лет назад, и только теперь театр обещает возобновление) — пока тоже. Но весной в "Новой опере" появился настоящий "Тристан", вторым названием, появившимся в Москве благодаря немаленькому юбилею популярного автора, стал "Тангейзер" — большая романтическая опера, "худшая", по словам самого Вагнера, и обязательная в мировой практике.
Так же, как "Новая опера", Музтеатр решил не рисковать репутацией отечественных режиссеров и дирижеров, а пригласил на "Тангейзера" иностранную постановочную команду. Совсем чужой ее не назовешь — режиссер Андрейс Жагарс, экс-глава успешной Рижской оперы и востребованный постановщик, оперной публике Москвы и Петербурга как родной. Но все же этот "Тангейзер" — спектакль, сделанный европейцами с учетом европейского опыта, не по-московски сдержанный, остроумный и предельно понятный.
Жагарс заранее объявлял, что намеренно избежит радикальных решений — все же здесь опера не ставилась десятилетиями, а публика в большинстве не знакома ни с каким живым театральным Вагнером вообще. Теми же словами предваряли "Тристана" в "Новой опере". Но "Тангейзер" Жагарса не похож на ликбез и сделан не по слогам. В конце концов, для всякого контекста есть буклет, и он необыкновенно хорош. И хотя он стоит небольших отдельных денег, его было бы правильно навязывать как обязательную часть представления. Там все написано (есть даже обаятельнейший русский перевод баллады о Тангейзере), и в том числе про две авторские редакции оперы — оригинальную, дрезденскую, и чуть более позднюю — парижскую. В современном оперном быту они используются почти наравне. Жагарс вместе с партнером, дирижером Фабрисом Боллоном, эффектным жестом почти объединяют редакции. По крайней мере в спектакле МАМТа дрезденский вариант не просто кивает в сторону франкофонного друга, но превращает ссылку в основу решения. Так мир Тангейзера раскалывается на две вселенные особенно просто и живописно: сцены в гроте Венеры идут по-французски, остальные — по-немецки. Все звучит не столько приступом знаточества, сколько легко, хитро и выразительно. Короткий, но важный по местоположению балетный эпизод с изящно-хулиганской хореографией Раду Поклитару на огромной увертюре — единственный повод для возмущения пуристов. "Как можно превращать великое искусство в бордель",— ворчат они в антракте. Действительно, весь балет проникнут эротизмом, и сценография с костюмами, и вся первая сцена оперы пытают добропорядочный оперный взгляд бесконечными недружескими объятиями, игривым видом чулок и пеньюаров. Но это, конечно, опять никакой не бордель — похожая ошибка публики дорого стоила черняковскому "Руслану" и вообще Большому театру. Скорее, перед нами — острая реплика на тему оранжерейно-салонного Парижа, показанного таким, каким его увидел Вагнер во время своего французского путешествия. Именно там герой сходит с ума и возвращается в родные места изрядно потрепанным Чацким, траченным временем и безумием, который нужен теперь только одной и тоже слегка безумной, хотя и по-другому, женщине. Режиссер как будто отправляет героев по вагнеровским местам и драмам.
В то же время ни чуждый Париж небуквален, ни родная Германия. Душная красота декораций (оранжерейная атмосфера так же подчеркнуто искусственна, как горный воздух в окрестностях Вартбурга) становится символической рамкой, настолько же ясной, насколько непробиваемой. Нет никакой реальности, кроме психической и театральной. Внутри этой рамки перипетии сюжета заменяются историей искусства, а герои остаются один на один с ней и своим сумасшествием. И Жагарс обучает их очень точно, корректно и пронзительно страдать. Здесь темнота и духота везде — в садах и гротах, в горах и долинах, в замке, представляющем здесь собой огромную библиотеку, склад знаний и консерватизма. И в шаркающей походке пилигримов, и в картинной пышности состязания певцов, где миннезингеры одеты как потешные римские воины, и нет в них ни капли свободы, только воинственность мотивов и кукольный пафос истерической любительской поэзии в домашнем театре.
Ужасно трогателен Генрих в исполнении Валерия Микицкого — он драматичен и выразителен с первой минуты и становится совсем вокально-убедительным в финальном монологе. Этого Генриха могли бы звать Германом, по крайней мере в секстете из первого действия, где Тангейзер встречает рыцарей, старых приятелей, строго одетых в черные сюртуки по моде романтического бидермейера, Жагарс ловким жестом на минуту превращает вагнеровского "современного немца" в героя "Пиковой дамы".
Елизавета (святая Елизавета германских легенд — конечно, Лиза, хотя и без канавки, хотя и успевающая перед смертью ужасно постареть, но кто бы сомневался) очень проникновенна в исполнении Натальи Мурадымовой, давно не приходилось видеть ее в партии, настолько подходящей. Ландграф не графиня, так что и роль его проста, довольно одних ассоциаций, и Денис Макаров справляется с ней добротно. А партия Вольфрама в спектакле отдана восходящей звезде театра Антону Зараеву, и это просто одно удовольствие. Когда он на сцене, психологический театр в сдержанных красках раннего немецкого романтизма, которым Жагарс выдавливает из "Тангейзера" следы большой французской оперы, становится особенно трепетным и певучим. В прошлом сезоне экспертный совет "Золотой маски" не заметил его роскошного Боттома в бриттеновском "Сне в летнюю ночь". В этом как не увидеть и не услышать такого нежного, вокально-очаровательного Вольфрама. Вообще, весь ансамбль на сцене выстроен стройно и точно, звучит пластично и прозрачно (за исключением эпизодов с Венерой — Ларисой Андреевой, она закрашивает роль, пожалуй, чересчур густыми певческими красками), чего пока не получается сказать об оркестре. Хотя, конечно, каждое исполнение Вагнера в Москве 2013 года — подвиг. Заметно, что дирижер, недавно номинированный респектабельным журналом Opernwelt как лучший дирижер именно за вагнеровскую работу, очень старается сделать "Тангейзера" музыкально плотным, складным и понятным. Но партитура то и дело становится маршем, оркестр не всегда справляется с ее сложностями, а певцы и хор не всегда понимают дирижерскую руку — и марш чуть-чуть кренится и пошатывается. Немного тренировки, и вагнеровский подвиг станет обычным делом, тем более что и героям, и публике в этом спектакле и уютно, и удобно, хотя и программно невесело — как персонажам романтической гравюры.