«Ну хорошо, — смирился наконец с моими многонедельными телефонными уговорами о встрече грассирующий баритон потомственного дворянина, — только условимся: про звезды на погонах, прошу вас, не нужно. Напишите, право же, просто — солдат». Так и запишем: «Солдат Алексей Киселев»?..
Американский солдат:
«НЕ ЗОВИТЕ МЕНЯ ГЕНЕРАЛОМ»
Условие было кабальным. Но пришлось и мне смириться. Хотелось понять: что заставило два года назад преуспевающего ветерана вьетнамской войны, магистра философии и доктора филологии, сына самого легендарного священника русского зарубежья сменить морозную Калифорнию на солнечную Сибирь?
УРОКИ ЛЮБВИ
— Я, конечно, мог бы вам рассказать о некоторых конфликтах с Америкой, но в целом она была весьма корректна со мной. Обучался в Колумбийском университете на врача, на математического лингвиста. После двухлетней солдатской службы школу парашютистов окончил, офицерские курсы... И все в моей армейской карьере шло хорошо. Думаю, и благодаря в том числе высоким связям жены Бэтси Бэссет...
Но... Понимаете, воробей, родившийся в конюшне, не становится конем. Моя бабушка — княгиня Анастасия Шаховская. Дед, граф Киселев, какую-то важную должность занимал на восточных рубежах империи в городе Кызыле. Папа с 23 лет — православный священник. В Эстонии и позже в Германии — везде он верой и правдой служил Родине. Его берлинский приход — духовное пристанище многих и многих рабов с Востока, «остербайтеров»... Его «Милосердный самаритянин», дававший обездоленным русским в послевоенной Германии кров, пищу, врачебную помощь и даже возможность их детям учиться в гимназии-двенадцатилетке... Его нью-йоркский Свято-Серафимовский фонд, издательство духовной литературы «Путь жизни»... Вот моя родословная, мое воспитание, мои идеалы. Я всегда жил Россией! И после кончины жены, после того, как, не желая быть отправленным в Сербию, подал в отставку — затосковал абсолютно. Трехэтажный особняк на берегу океана, стены из стекла. Сижу в нем один. В одну сторону глянешь — пальмы, пеликаны плавают... В другую — горы заснеженные. «Мерседес» во дворе... Поохотиться приспичит (мне врачи после Вьетнама прописали охоту) — только скажи на кого: на черного японского оленя сейко? на белого африканского?.. А я, стыдно признаться, с лучшими друзьями не могу ни о чем говорить, умираю в душе. Вот тогда и позвонил Лебедю — мы с Приднестровья знакомы, где я в 1992-м не совсем легально с помощью Союза казаков очередной свой отпуск провел в окопах. «Саша, — говорю, — помоги». — «Приезжай!..» Приехал. Его помощники попросили одну замечательную молодую женщину показать мне город. Я слушал ее детский церковный хор, узнавал про ее подвижничество. Дальше — интенсивные ухаживания. Венчание. Счастливое стечение обстоятельств: визит и благословение Его Святейшества. Светлый, трогательный был день. Ольгины дети спели для гостя обожаемый им «Дивный остров Валаам»...
— Кстати, как вы столь высокого расположения-то добились? Протокол ведь, охрана... Опять Лебедь выручил?
— Патриарх сам заметил меня. А вот в 1988-м его охранники действительно могли бы под белы ручки вывести. Я тогда на 1000-летие крещения Руси приезжал, отыскал крестную свою тетю Раю, которая когда-то на каторжных работах часть жизни провела в Норильлаге, она и подвигла на встречу с тогда еще митрополитом Алексием. Представляете: проповедь, кордон мощный, а я — вкруг алтаря и — к нему! Не знаю уж, как осмелился, но шепнул: Киселев, мол, Алексей Александрович. Он, конечно, заволновался: «Неужто батюшки Александра сын?!» (он ведь, тогда еще мальчик Алеша, в эстонском приходе у папы служил пономарем или алтарником). Письмо написал отцу, благословил возвращение на Родину. Так лет 12 назад родители перебрались в Москву. В Донском монастыре выделили им небольшую приемную, спальню, по соседству штаб-квартиру Свято-Серафимовского фонда устроили, который теперь ведет моя сестра Милица. Сюда же из Нью-Йорка издательство перевели и журнал «Русское возрождение», который уже имеет за 100 номеров и расходится по всему миру. Мамы, царство ей небесное, два с половиной года как не стало, а папа в 92 года, слава Богу, здравствует.
— И вы — на любимой земле, с любимой женщиной... Но пеликаны, Алексей Александрович, неужели не снятся?
— А разве их у меня отбирают? Я имею возможность бывать в Калифорнии и с Ольгой, и с ее сыном и дочерью, и один. Дом иногда навещает моя тетя, сосед заходит за почтой, но вообще-то дом всегда открыт, даже окна.
— Да-а, беспредел... А нас уже и железные двери порой не спасают. Сокуров недавно сказал, что «главная российская проблема, если хотите, главная любовь — насилие».
— Ну, это типично по-русски. Или в гордыню впадать, или самобичеваться. Хотя, конечно, и мне многое не по душе, в том числе и привычные, совсем родные, казалось бы, вещи. Возьмите пословицу нашу: «За одного битого двух небитых дают». А «Домострой»? «Жена да убоится мужа...» Это все от монгольского ига. До него ведь иные каноны почитались на Руси: поссорился с женой — подойди, обними, посмотри в глаза, и все будет хорошо. А потом еще — десятилетия коммунистического ига: истребление православной морали, культ силы, грубости, хамства, страха...
— Но сила — значит, порядок. Вот вам разве не импонирует, что в России слишком много у власти стало людей в лампасах? Интеллигенция тревожится. А народу нравится.
— Генералы, даже епископы, да вообще люди бывают разные. Определенный пиетет военного мундира в России сегодня вполне объясним. Много обездоленных, а кто-то, наоборот, позволяет себе такое, что и американскому миллиардеру не снилось. Но так же и факт, что в Америке офицерский состав в четыре-пять раз меньше, чем здесь, зато многие сержанты с университетским образованием.
— Интересная штука: батюшка ваш своим возвращением как бы перебросил мосток между православными церквями — зарубежной и отечественной. Вы — между Америкой и Россией, причем в момент самой что ни есть взаимной любви: опять полчища шпионов, опять враждебные флаги сжигаем на площадях, почти из пепла воскрес слоган «антиамериканское — значит, отличное!»
— Чрезвычайна важна позиция конкретного человека. В свое время обращение к советским властям Американского легиона (авторитетнейшего офицерского собрания, в состав которого удостоен чести входить и ваш покорный слуга), считаю, спасло жизнь генералу Григоренко. Горжусь, что был инициатором той акции протеста. А как помогали мне американцы и русские, когда мы с друзьями перевозили в Красноярск, где покоится прах командора Резанова, землю и розы из-под Сан-Франциско с могилы его возлюбленной Кончиты! Да и сама эта любовь — ах какой символ! Или вот совсем уж показательная история. У супругов по фамилии Мэссэй сын родился с гемофилией. Несчастные родители стали читать все подряд, связанное с этой болезнью. И вот они узнают про царевича Алексея, наследника государя-императора Николая Второго. И так увлекаются судьбой мученика и его семьи, что влюбляются в Россию. И он, представьте себе, пишет книгу «Петр Первый», а она — книгу «Жар-птица». И еще одну совместную. Три таких толстых книги прозы, романтической, очень доброй, захватывающей — о русских традициях, о русском характере. Теперь внимание! Помните, г-н Рейган назвал и называл позже Россию империей зла? А почему перестал называть и вообще переменил тон? Я вам скажу. Мои знакомые переводчики в Госдепартаменте одну из этих книг подарили президенту. Вот пожалуйста — «маленький» человек и большая политика... А еще позвольте процитировать отца: «...Выгодно ли Америке быть с теми, кто злорадствует над порабощенной Россией? Дай Господь, чтобы два свободолюбивых народа, русский и американский, приобрели подлинную свободу от всех утопий мира сего и совместно строили историю человечества, как дело Божие на Земле».
И он протянул мне белый томик «Протоиерей Александр Киселев. Облик генерала А.А. Власова. Записки военного священника».
УРОКИ ИСТОРИИ
— Все-таки ужасно непросто моими советскими мозгами осознавать в «предателях и отщепенцах» глубоко религиозных, убежденных антисталинистов, которые радели об одном — о свободной России.
— А думаете, в берлинской русской эмиграции Андрея Андреевича Власова приняли легко? Не раз укоряли отца: как же он, священник, общается с коммунистом?! Заряды у сомнений разные, основа та же — догмы. Но, чувствуете, под напором фактов они отступают! Потому что мы видим Власова, живущего на солдатском пайке. Власова, приказывающего подать водку и закуску советскому агенту, который, не выдержав, признается, что прибыл его застрелить. Власова, с высочайшим достоинством беседующего с Гиммлером. Видим «русского великана, безоговорочно отдающего себя в распоряжение американских властей для выдачи Советам, если этим будет открыта дорога к спасению его солдат». Видим добровольцев Русской освободительной армии (кстати, как вам их собственная расшифровка РОА — «русские, обманувшие Адольфа»?). Вдумайтесь, 20 ноября 1944 года, спустя всего день после передачи по радио Манифеста Комитета освобождения народов России, из ближайших к Берлину лагерей было подано 62 тысячи, а к концу декабря до миллиона индивидуальных и коллективных прошений о приеме во власовские ряды! Всего же на призыв к борьбе против большевизма откликнулось в те дни более 10 миллионов насильно угнанных из СССР рабочих, военнопленных, беженцев... Мы видим власовское окружение, тех, с кем он отбрасывал немцев от Москвы до Ржева, гнил в волховских болотах и освобождал в мае 45-го Прагу...
— В записках протоиерея Киселева такое обилие потрясающих деталей, что не увидеть всего этого абсолютно другими глазами действительно невозможно. Но представить, что передо мной теперь очевидец многого из описанного...
Знаете, Алексей Александрович... Моим любимым учителем в школе был историк. Казалось, уж российское-то прошлое знаю как никто. Потом выяснилось: те познания — полная чушь, извращенные выдумки родной пропаганды... А вы родились и всю жизнь прожили на чужбине, в чужой армии поднялись до самой элиты, чужестранцем же в своем Отечестве рядом с вами ощущаю себя я...
— Мои первоисточники — да! — ни в теории, ни в жизни не были замутнены. В Америке, куда мы перебрались в 1949-м, атмосфера вокруг родительского дома, церкви Святого Серафима, где служил отец, тоже была удивительная. Нам во всем помогал образ Преподобного Серафима Саровского, еще под Мюнхеном найденный среди какого-то хлама в уборной. Черный, совершенно неузнаваемый лик, через 15 лет вдруг чудесно очистившийся. Он теперь в Донском монастыре, а иконостас, также перевезенный из Нью-Йорка в Россию, отдан на пользу храма Святой Татьяны при юридическом факультете МГУ. Вот из того благотворного воздуха — мои дальнейшие решения и поступки. Ибо, как папа говаривал, внешняя дееспособность не может быть больше, чем внутреннее созревание. Библиотека у нас была роскошная (Эдик Лимонов недаром специально напросился однажды на знакомство с отцом: десятка четыре приглянувшихся уникальнейших книг до сих пор возвращает). А какие вокруг были люди! Княгиня Трубецкая, издатель Роман Борисович Гуль, почти легендарный Керенский...
— Неужели судачили с Александром Федоровичем?
— О-о! Я еще совсем молодым — голова одним футболом была заполнена — любил просто слушать их беседы с отцом (Керенский часто обедал у нас). Запомнилось, как он у папы спрашивает: «А в рай мы во плоти попадем?» Когда он заболел, я навещал его в госпитале Святого Луки. Он уже плохо видел, практически только тени, но меня из-за роста узнавал: «Это вы, Алеша?» И вот раз я пришел и зачем-то, как дурак, спрашиваю: почему, мол, вы, Александр Федорович, дали приказ о развале армии? И знаете, он вдруг приподнялся и, точно в Питере в 1917-м, стал говорить, говорить!.. Нет, нет, не приказывал!.. Потом он совсем сдал. Лежал весь в трубочках, проводках, иголках, и папа его исповедовал. И как только папа ушел, Керенский все эти проводки оборвал и скончался. Долгие годы у него были большие проблемы. Даже в церкви прихожане поворачивались к нему спиной. Но когда папа его отпевал, собрались все. Вы можете спросить, трудно ли разделить соучастие в таких неординарных событиях, общение с такими историческими персонажами и потребность в литературной виртуальности? Не-воз-мож-но!
УРОКИ ЛИТЕРАТУРЫ
— Вы про Народно-трудовой союз, надеюсь, слышали?
— Ну как же! Самый заклятый друг СССР после ЦРУ...
— У нас с НТС разные были отношения. В конце войны, в хаосе отступления, когда подозрительность нацистов достигла предела и они, обыскивая в поисках противника даже власовские обозы, вилами протыкали сено, в котором мы прятались, энтээсовцы предложили папе быстрое спасение в обмен на членство в союзе. Он отказался — священник всегда вне политики. Слава Богу, обошлось. Позже я, студентом уже, откликнулся на просьбу НТС о помощи: купил у них акциевые билеты на 10 тысяч долларов, которые сам взял взаймы. Лет через 30 (представляете, какие накрутились проценты!) обращаюсь: дивиденды, говорю, мне не нужны, просто долг верните, пожалуйста. Отказали!.. Но в свое время НТС возглавлял Паремский, с которым родители были очень дружны. И вот он достал для меня «Чевенгур». А я с детства не просто любил читать, я в 16 лет первую литературоведческую работу написал о Лермонтове. Печатался в «Посеве», «Гранях», «Новом русском слове», в австралийской, японской прессе... Благодаря же Паремскому, едва ли не самым близким мне русским писателем сделался Андрей Платонов. Параллельно открыл для себя великого русского ученого Николая Федорова, его «Философию общего дела», о которой часто и глубоко дискутировал с мамой. Федоровская идеология, в разные годы вдохновлявшая, например, Льва Толстого, Циолковского и платоновский мир, в особенности «Котлован»... Однажды меня просто пронзила мысль: да ведь здесь связь поразительная! В 1968-м по академическому обмену с ЛГУ я впервые приехал в Россию и познакомился в Питере с Марамзиным и Бродским, которые как раз раннего Платонова анализировали. И они дали мне координаты Марьи Александровны Платоновой, супруги писателя. О-о, как она растерялась и даже испугалась, услышав мои соображения о духовной линии Федоров — Платонов! «Что вы, что вы!» — зашептала... Но дала понять: думает так же. Это меня укрепило. Итогом через какое-то время и стала докторская, которую защитил в Пенсильванском университете.
— За пределами России платоновский язык, само это имя, наверное, — экзотика?
— К сожалению! А мне чрезвычайно захотелось эту несправедливость исправить. Попробовал переводить. И — не сочтите за нескромность — теперь многие его рассказы опубликованы в Канаде, Америке, Пакистане.
— Ну никак не вписываетесь вы в мое представление о «вояке»! То есть с одной стороны, если ваши красноярские друзья не преувеличивают, в послужном списке Алексея Киселева четыре войны, 2006 прыжков с парашютом, десятки увечий, пять переломов руки... А с другой...
— Евангелие, Гумилев, Лермонтов в походном мешке? Но это правда... Только я страшно не хотел бы, чтобы меня подавали каким-то необычным или, не дай Господь, героем каким-то. Я просто отставной солдат.
УРОКИ ВЫЖИВАНИЯ
«Странные все-таки они, эти люди, не желающие, не способные жить исключительно для себя», — думаю я, представляя, как Ольга и ее супруг с рассвета до полуночи колесят на своем «жигуленке» по богадельням, тюрьмам, детским приютам. Как устраивают маленькие концерты и дарят добрые книги (уже более 10 тысяч томов подарили...), чтобы кто-то обрел веру и любовь. Что сделаю я, обычный, если в темном переулке столкнусь с милицейским нарядом, пинками и матом воспитывающим поддатых подростков? Опущу глаза и пройду стороной. Как поступлю, узнав, что у приятеля ребенок подсел на «дурь»? В лучшем случае посочувствую. Киселев зазвал в Красноярск четверку высококлассных полицейских — британского и американских генералов — и устроил в краевом управлении МВД семинар о щадящей составляющей карательных методов. Изыскал средства — уже сибирских правоохранителей повезет скоро за океан... Потрясенный типичным, увы, рассказом друзей о сыне-наркомане, Алексей Александрович бросился сейчас на поиск гуманитарных баксов, лучших спецов США уговорил приехать для консультации местных коллег. Вы скажете: «Ну конечно! С его-то башлями и связями!» Тогда вот вам сюжетец сугубо американского боевика. 1969-й год. Один из двоих парней с авианосца «Энтерпрайз», сбитого севернее Ханоя, подает сигнал, по которому исчисляют его координаты. Требуется доброволец, готовый десантироваться в район ЧП. Руку поднимает выпускник расположенной на западном побережье Панамского канала спецшколы «Война в джунглях», старший лейтенант полка рэйнджерс (дальней фронтовой разведки) 101-й Воздушно-десантной дивизии. Приземляется. Летчиков отыскивает практически сразу (оба в плачевном состоянии, но живы). От внезапного патруля прячется на дереве и раненых прячет, подтянув на веревках. В сомнительной тишине вызывает вертушку. Подсаживает в люльку одного... Через два дня — второго... И слышит приближающуюся стрельбу: упорное внимание янки к конкретному квадрату привлекло вьетнамцев. Остается единственное: дать отмашку борту и, замерев, ждать темноты. Потом определиться, в каком направлении свои, и, сверяясь с компасом и ориентирами, двигаться, двигаться... Через две недели закончились обеззараживающие таблетки, без которых даже полглотка дикой воды может стать ядом. Мышей, пиявок, мошек — тучи. Еда — коренья да змеи. И, конечно, ни выстрелить, ни костерок запалить. Только спустя полтора месяца пути появятся очертания лагеря американского спецназа. И начнется долгое, мучительное восстановление. От дистрофии, от приступов бреда, когда однажды его чудом спасут, вытащив голову из нужникового очка. ...За те незабываемые деньки — Серебряная Звезда, высшая боевая награда... Красноярского губернатора как-то спросили: «А пенсионер к нам не заслан?» «Ха! — буркнул Лебедь. — В Россию сегодня столько напущено шушеры, что если рядом со мной окажется вот такой православный шпион — почту за честь!»
Золик МИЛЬМАН, собкор «Огонька»
Красноярск
На фотографиях:
- КАК ПАПА ГОВАРИВАЛ, ВНЕШНЯЯ ДЕЕСПОСОБНОСТЬ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВНУТРЕННЕЕ СОЗРЕВАНИЕ...
- «ЖЕНА ДА УБОИТСЯ МУЖА... БИТЬ, БОЯТЬСЯ... ЭТО ВСЕ ОТ МОНГОЛЬСКОГО ИГА. ДО НЕГО ВЕДЬ ИНЫЕ КАНОНЫ ПОЧИТАЛИСЬ НА РУСИ: ПОССОРИЛСЯ С ЖЕНОЙ — ПОДОЙДИ, ОБНИМИ, ПОГЛАДЬ ПО ГОЛОВЕ, ПОСМОТРИ В ГЛАЗА, И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО...»
- «МОЙ ПАПА С 23 ЛЕТ ПРАВОСЛАВНЫЙ СВЯЩЕННИК. В ЕГО ХРАМЕ НАЧИНАЛ СВОЕ СЛУЖЕНИЕ АЛТАРНИКОМ, БУДУЧИ ЕЩЕ МАЛЬЧИКОМ АЛЕШЕЙ, НЫНЕШНИЙ ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ II. И В ЭСТОНИИ, И В ГЕРМАНИИ, И В НЬЮ-ЙОРКЕ — ВЕЗДЕ ПАПА ВЕРОЙ И ПРАВДОЙ СЛУЖИЛ РОДИНЕ. ВОТ МОЕ ВОСПИТАНИЕ, МОИ ИДЕАЛЫ!..»
- В материале использованы фотографии: Александра ПРЕОБРАЖЕНСКОГО, из семейного архива А.А. КИСЕЛЕВА