ВОЙНА МЕНЯЕТ ДУШУ

Здравствуй, «Огонек»!

ВОЙНА МЕНЯЕТ ДУШУ

Мне, русскому солдату, забытому Богом и Родиной, совершенно случайно попал в руки ваш журнал № 33. Особенно заинтересовали письмо «Помочь солдату на войне» в рубрике «Глас народа» и очерк Эдуарда Лимонова «Братва вокруг князя Лазаря...» о сербском полевом командире по кличке Аркан. Вот уж открытие, что тезка (меня тоже зовут Эдуард) воевал в Книне и знаком с Арканом, что известный человек реально держал в руках АКМ, а не только болтал о том, что поддерживает сербский народ и критикует НАТО. Особенно приятно узнать, что «Огонек» занимается благотворительными акциями для солдат второй чеченской кампании. В мою бытность, во время первой чеченской войны, с подобной акцией в Ханкале побывала только «ДДТ» с Ю. Шевчуком. На этом вся поддержка войск, ведущих тяжелые бои, заканчивалась.

Вот типичный пример первой чеченской войны. 30 мая 1996 года, в горах над Бамутом. Спецназ. Разведрота. Нагрузившись, как ишаки, боеприпасами, группа из 15 человек уходит на разведвыход в горы. У каждого по две банки сгущенки, фляжка воды. «Прогулка» рассчитывалась на сутки, по завершении нас должны забрать «вертушки». Поначалу нам повезло — нашли склад оружия и боеприпасов, все это добро подняли в воздух. «Нохчи» на нас обиделись и «сели на хвост». Немного оторвавшись от преследования, мы заняли небольшую голую скалу и по рации запросили эвакуацию. «Держитесь, орлы, скоро прилетим!» «Скоро» продолжалось шесть дней. Без еды, без воды. Чечены подтянули минометы. Спрятаться в камнях негде. К утру 4 июня на автомат осталось по 2 рожка патронов, готовим гранаты для самоподрыва — плен никому не улыбается. Днем пришли «вертушки». Потом «Ми-24» отгоняли от скалы «нохчей», одна «восьмерка» зависла в центре над камнями. В нее-то и покидали живых и мертвых. Дай Бог здоровья экипажу этого «Ми-8»!

В августе мне не повезло: в 10 — 15 метрах упал заряд «Шмеля». Из ушей, носа, горла идет кровь, куда-то ползу, дальше тьма... Очнулся через 9 дней в госпитале Моздока. Ходить начал только через 2 месяца. Как результат контузии — инвалидность II группы, жуткая головная боль, начала развиваться эпилепсия. Все что нужно для счастья в 22 года! Спасибо друзьям — не бросили! За год болезни друзьям мои припадки надоели, и меня отвезли в Серафимо-Дивеевский монастырь. Там надо мной читали молитвы, вы не поверите, но эпилепсия стала исчезать: приступы короче, затем и вовсе прекратились. Но головная боль не отступала.

24 марта 1999 года НАТО начала бомбить Сербию. Я не выдержал и в начале апреля был уже в Белграде. Три дня на получение формы, пристрелку оружия — и вперед! Сербско-албанская граница. Застава «Кошары». Самое поганое место во всем Косово — русские добровольцы подтвердят мои слова. Сербская чета (рота), укомплектованная только добровольцами, до нашего прибытия понесла тяжелые потери — до 50%, и прибытие пополнения, а с ним и четырех русских, стало праздником. Нам выделили участок на 200 м впереди сербских позиций — авангард! За две ночи вырыли окопы и блиндаж. Через несколько дней шиптары (албанцы) узнали, что перед ними русские, и было все: и ежедневный минометный обстрел, и бомбежка кассетными бомбами, и снайперы... Но опыт русских сказался (до этого воевали кто в Афгане, кто в Боснии, кто в Чечне), и потери сербов практически свелись к нулю. Нам этого мало — мы решили уничтожить минометную батарею шиптаров. На это решился только один серб, он пошел проводником. Акция прошла успешно, мы принесли 25 АКМ китайского производства

и 5 М-16. Угадайте, у кого взяли М-16? Правильно, у «миротворцев» из USA, которые обучали «делу мира» албанских террористов, больше учить они никого не будут. Эти наши действия командование USA Army не одобрило и не пожалело для нас ракет с урановой начинкой.

Через четыре дня после ракетного обстрела наше состояние было настолько плохое, что нас (русских) перебросили в Белград в Военно-медицинскую академию (ВМА), это было в начале июня. Сколько мы подхватили облучения, никто не знает. В госпитале мы познакомились с Арканом, наш командир роты капитан Милош — старый знакомый Аркана, они вместе воевали в Боснии. Милош передал о нас Аркану, и тот заявился со свитой к нам в гости. С тех пор в палате были овощи и фрукты. Из ВМА нас отпустили только в конце сентября, и то по нашей настоятельной просьбе. «Боевые», компенсацию за ранение и «дорожные» мы получили такие, что в Россию смогли отправить только Ивана и Никиту. Мне и Владиславу пришлось остаться в Белграде, Аркан предоставил нам жилье и продукты. Сидеть нахлебниками на его шее неудобно, и мы бесплатно помогали поддерживать порядок в одном из его белградских ночных клубов.

В начале октября удалось связаться с женой (мы венчались осенью 1997 года). Она сообщила, что беременна, я от радости чуть с ума не сошел. Начал копить деньги на дорогу домой. В начале декабря, позвонив домой, узнал, что жену из-за проблем с сердцем положили в больницу. Надо срочно возвращаться на Урал. Денег нет. Просить у Аркана неудобно. Обзвонил всех знакомых — облом, и только Иван, оказавшись по делам в Венгрии, обещал чем-то помочь. Договорились о встрече в г. Печ (Венгрия). Командир роты Милош сказал, что довезет меня на встречу с Иваном. Провожать поехали Владислав и аркановский «тигр» Дарко. 8 декабря я встретился с Иваном и узнал, что денег у него нет, но есть знакомый венгр, который может помочь деньгами, но надо взамен оказать ему услугу. Выяснилось, что у венгра проблемы с какой-то инстанцией, и ему самому срочно нужны деньги. Он предложил инсценировать ограбление его магазина, тогда он получит страховку и решит все проблемы. У Милоша кончился бензин, а денег на бензин у нас не было. Пришлось согласиться с предложением венгра. 9 декабря 1999 года мы все оказались за решеткой.

Полиция, узнав, что мы русские добровольцы из Косова, просто озверела. Рассадили нас в одиночные камеры, причем русские попали в камеры-клетки с видеонаблюдением, вот уже год я сижу в одиночке. За это время 4 раза побывал в психиатрической клинике (в общей сложности провел там 5 месяцев, 2 раза в день мне ставили уколы, от которых немеют мышцы и выкручивает суставы). Не сотрудничать со следствием, объявлять голодовку из-за избиений, жаловаться на сильную головную боль и требовать лекарства, по мнению венгерской полиции, может только сумасшедший. Назначенного мне адвоката за 10 месяцев я видел всего 4 раза, по полчаса, при этом адвокат пытался получить ответы на вопросы, на которые следователь не получил никаких ответов, интересная технология защиты интересов. Возникает вопрос: чьих? Продолжу. На все обращения к врачу и объяснения, что я инвалид II группы и из-за контузии у меня вот уже 4 года болит голова, неизменно получаю ответ: «Лекарства могут повредить твоему здоровью». Вероятно, из-за облучения в Косово у меня сильно болят суставы. Врач сказала, что меня скоро отправят в больницу, но что-то мне подсказывает: это снова будет психиатрия.

Но самое поганое не в том, что меня избивают, травят слезоточивым газом, все проблемы со здоровьем решают «психушкой», а в том, что в очередной раз нас предала Россия, в лице посольства в Будапеште. На всю травлю в газетах и TV, где высказывают самые завиральные идеи о необходимости железной рукой бороться с «русской мафией» и о наказании иностранцев максимальными сроками, российское посольство не нашло ничего лучшего, как заявить, что мы не являемся гражданами России. Рассказывая мне об этом, следователь обеими руками держался за живот. Ни больше ни меньше! В ответ на это заявление были опубликованы копии наших документов (что противозаконно), но воз и ныне там...

Сербское посольство, узнав, что их граждане попали в беду, отреагировало немедленно: помогли связаться с родными, выделили средства для приобретения телефонных карт. Только благодаря этому Милош и Дарко смогли переговорить с представителями Сербской Добровольческой Гарды (организация Аркана, погибшего в январе 2000 г.) и все четверо в ноябре встретились с новыми независимыми адвокатами. И только благодаря им я впервые за 11 месяцев пребывания в венгерской тюрьме смог написать письмо жене. Что она пережила за этот год, она должна была родить в декабре-январе, а я до сих пор не знаю, кто у меня растет: мальчик или девочка... Все, что требуется от посольства России, это прислать на суд своего представителя, чтобы обеспечить справедливое и беспристрастное суждение, а в том, что суд будет справедливым, сомневаются даже наши адвокаты.

Вот что я хочу сказать, прочитав ваш журнал. Помочь солдату на войне надо, но еще важнее помочь солдату после войны. Война меняет душу. Каким бы ни был человек, пройдя через смерть и страдания, он становится другим. Боевой стресс забыть невозможно, он возвращает солдата в бой в любой ситуации, особенно если происходит несправедливость... Не случайно громадное количество ветеранов Афганистана и Чечни находится в «зоне». Адаптироваться в мирной жизни без посторонней помощи невозможно, по себе знаю. Вот и идут парни в криминал, кто-то пьет, кто-то «сел» на наркотики, а многие готовы вернуться обратно на войну. Почему? Там все было настоящим. Радость была радостью. Горе — горем. Мужество было мужеством. Предательство — предательством. Предательство пережить особенно трудно. Любите своих солдат, это все, что вы можете для них сделать... Все, чего я хочу, — снова оказаться в России, пусть в «зоне», но среди россиян.

А пока что нас ожидает суд, «сфабриковать» дело против нас — задача не из легких. Помолитесь за души православных воинов Милоша, Дарко, Владислава и Константина (это мое православное имя), мы надеемся только на Бога, больше не на кого. И, если повезет, еще послужим земле Русской.

И последнее. Ни одного письма из России ни я, ни Владислав не получали, хотя точно знаем, что нам писали. Не удивлюсь, если война в Чечне продолжается, поэтому: «Братки! Удачи и возвращайтесь домой живыми!»

Эдуард ДИМСАКОВ
г. Печ, Венгрия

P.S.: Вот такое письмо пришло в редакцию. Проверить факты трудно, и не без основания встал вопрос: печатать его или не печатать? Связавшись с консульским отделом посольства России в Венгрии, мы выяснили, что ограбление магазина в городе Печ было отнюдь не «инсценированным», а с использованием оружия, в результате перестрелки ранены венгерские полицейские. Что многое не так, как написано, в частности, дана возможность связаться с родными, что журналисты не берутся об этом писать, потому что дело сложное, а ребята наши, преступившие закон, далеко не герои, весьма сомнительные личности. Судебный процесс будет длительным, наказание — суровым. Какая бы правда или, мы это вполне допускаем, неправда ни была изложена автором письма, ясно одно — война искалечила души многих наших молодых ребят, приучила к смертям, к запаху крови и пороха. Неоправданный риск — покрепче адреналина — настолько вошел в их сердца, что они готовы в любой ситуации взяться за оружие. А это страшно.



 


Когда-то древние греки исключительно мирную работу Геракла по очистке авгиевых конюшен причислили к его подвигам, поставили в один ряд с изничтожением всяких могучих мифических тварей. И правильно сделали. В результате Геракл олицетворяет собой не только воина-разрушителя, но и трудягу-созидателя. Так симпатичнее.

Подобные аллегории напрашиваются в связи с «военной операцией», проведенной недавно командованием Северо-Кавказского военного округа в Ростове-на-Дону.

Герою России, герою прошлогоднего штурма Грозного генерал-лейтенанту Владимиру Булгакову «брать» левый берег Дона («Левбердон» — как говорят ростовчане) было, наверное, не легче, чем чеченскую столицу год назад. Дело в том, что «Левбердон» — это курортная зона: пляжи, дома отдыха, санатории, казино и т.п. Земля — «золотая». Застолбить участок необычайно трудно. Но Булгаков при поддержке командующего войсками СКВО генерал-полковника Геннадия Трошева сумел захватить здесь плацдарм. Плацдарм на «Левбердоне» нужен был не для генеральских дач, а ради благородной цели — создания стационарного отделения реабилитационного центра (типа санатория) для тех солдат и офицеров, кто прошел через чеченскую войну и нуждается в психологической помощи. Таких великое множество.

— Больше пяти тысяч военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях, прошли у нас в Чечне диагностику, — заявила старший лейтенант Ирина Горбачева, начальник 625-го центра психологической помощи и реабилитации СКВО. — В корректировке поведения нуждаются большинство из них. Некоторых нельзя пускать в бой, некоторых — в мирную жизнь...

Ирина Горбачева говорит со знанием дела. И примеров, подтверждающих ее мнение, немало. Вот несколько из ряда вон выходящих.

Офицер в Чечне пошел проверять караул. Увидел, что часовой допустил небольшое нарушение уставных требований, и сделал ему замечание. Тот в ответ лениво послал командира подальше.

— Что?! — возмутился офицер. — Да я тебя!..

Договорить не успел. Солдат ничтоже сумняшеся застрелил его. Никаких конфликтов до этого между ними не было. Бойца «отморозком» в коллективе не считали.

Случай второй. Прапорщик-разведчик носил для удобства «работы» чеченский головной убор, называемый «пес». Это нарушение формы начальство ему прощало, учитывая специфику службы. Но шапка не понравилась другому прапорщику.

— Что ты нацепил на себя эту «басурманку»? — последовал однажды вопрос.

— А твое какое дело?! — ответил разведчик.

— Да, в общем-то, никакое, — и недовольный «псом» прапорщик выстрелил в товарища...

Потрясает в этих примерах ничтожность повода, беспричинность гибели молодых, полных сил людей от рук своих сослуживцев. Причем трезвых, что немаловажно в данных ситуациях. Однако на самом деле причина есть. И кроется она в психологическом сдвиге, вызванном войной. В боевой обстановке люди привыкают конфликты разрешать нажатием курка. Потому что цена человеческой жизни падает. На войне молодой человек вдруг узнает, что за убийство другого человека (врага) не только не будут карать, но еще и медаль дадут за доблесть. Далеко не всякий такое состояние умудряется «переварить». Психические потери здесь неизбежны.

Это давно известно военным психологам. Еще Бенджамен Колодзин (США), всерьез занимавшийся «вьетнамским синдромом» американских солдат, изучал и систематизировал последствия войны. Его выводы и методика теперь успешно осваиваются нашими специалистами. И слава богу! Ведь до недавнего времени о «военном синдроме» вообще не говорили всерьез. А о системной психологической помощи участникам войн и локальных конфликтов и речи не могло быть.

Теперь же, пожалуйста: в Чечне на сегодняшний день в каждом (!) полку есть пункт психологической помощи и реабилитации, почти укомплектованы штаты специалистов, командование прислушивается к их рекомендациям. Хотя еще год назад военное начальство отмахивалось от психологов. И то, что генерал В. Булгаков ринулся расчищать военные завалы в солдатских душах — бархатная зачистка — с помощью создаваемого им на «Левбердоне» отделения реабилитационного центра, — сродни очищению Гераклом авгиевых конюшен. Одновременно сотня ветеранов нашей последней войны смогут получить здесь помощь военных психологов. Это немало, учитывая, что раньше не было вообще ничего подобного. Если не считать облезлой палатки в полку, затерянном среди чеченских холмов. В палатке, в перерывах между боями, к примеру, затруднительно моделировать эмоции. Что необходимо тем, кто ловит кайф от войны. Кстати, очень много контрактников в Чечне из числа солдат-срочников еще первой чеченской кампании. Втянулись. Адреналин боя приносит им удовольствие.

Психологи утверждают: наши эмоции — следствие биохимических процессов. Война — своего рода адреналиновая наркомания. «Есть упоение в бою... у темной бездны на краю»... — это не поэзия, а биохимия. «Рисковые мужики» — они не потому рисковые, что опасности не боятся, а потому, что «в кайф», как сигарета курильщику. Вот и идет речь о моделировании положительных эмоций: у наркологов — чтоб клиенты не пили и не кололись, у военных психологов — чтобы солдаты из разведрот в банды после дембеля не пошли.

Своеобразная система психологических «фильтров» позволила бы на переходе из армии в гражданскую жизнь отсеять из «нервного нутра» фронтовиков агрессивность, пренебрежение к человеческой жизни и т.д. и т.п. Необходимость такого «фильтра» доказал эксперимент, проведенный не так давно с увольняемыми в запас из Чечни солдатами. Целую группу отправили не сразу домой, а для начала — в военный санаторий. Работа военных психологов почти сняла «военный синдром». Родители получили детей адаптированными к мирной жизни. Вот такая предыстория у отделения реабилитационного центра, создаваемого ныне генералом Булгаковым на донском плацдарме.

В решении этой задачи радует и настрой нашего общества. К примеру, уже полгода Санкт-Петербургский институт психотерапии и консультирования («Гармония») во главе с директором Татьяной Ивановной Михайловой реализует программу по подготовке специалистов в области психологической помощи людям с травматическими и посттравматическими расстройствами. На юге России (семинары в Ростове-на-Дону) в программе участвуют 45 психологов из различных регионов (Дагестан, Ставрополье, Кубань...). Среди этих 45 всего четверо из 625-го центра психологической помощи и реабилитации СКВО. В основном занимаются гражданские специалисты. Однако на острие внимания — «военный синдром». Психологов учат работать с родителями солдат, в программе участвуют и солдатские матери.

В общем, есть встречное движение (армия — гражданское общество), просматривается уже целая система преодоления психологических последствий войны.

Полковник Сергей ТЮТЮННИК

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...