(Продолжение. Начало в № 35.)
БОЛЬШАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ СТУКА
На примере одной отдельно взятой страны
Краткое содержание первого тома. Живут в одной стране люди. Кроме прочих грехов, имеют склонность ябедничать. Ябедничают, причем, и друг другу, и начальству... Начальству доносят и устно и письменно, не различая пола и звания. Не брезгуют наушничеством даже фрейлины высочайшего двора. Грех становится привычкой. Привычка — правилом. Власть облекает это правило в законы, учреждает специальные департаменты, контролирующие и направляющие всенародный «слив компромата». И вдруг — революция!..
VI
«ДОБРОСОВЕСТНОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ»
Чтобы придать новый импульс движению народного сознания в привычной колее, кто-то наверху должен сказать «А». По всей логике, этим «кто-то» был Ленин. Мы не располагаем версиями на сей счет (в отличие от версии сотрудничества с царской охранкой Сталина). Но есть одна зацепка, благодаря которой проблема из области гадания переходит на более глубокий уровень.
Давно и в подробностях описана историками судьба видного большевика, по совместительству агента охранки Малиновского. При этом упорно ускользает из их внимания, что не кто иной как Ленин — при всей своей любви к строжайшей конспирации — провел стукача в члены ЦК. А с другой стороны, не кто иной как Малиновский подталкивал Ильича к партийному расколу.
Будучи изобличен, Малиновский отсиживался за границей — ровнехонько до октября 1917-го. Узнав о перевороте, поспешил вернуться в Петроград — в то время как многие тысячи уносили из России ноги. Видимо, имелись у него веские основания полагать, что теперь-то ничто ему больше не грозит, что он в Питере придется ко двору. И просчитался: появление его в России было кому-то невыгодно. Малиновского арестовали по доносу. Состоялся суд, на котором он сделал сенсационное заявление: «Ленину должна быть известна моя связь с полицией». В ту же ночь его расстреляли. Но самое замечательное, что заседание суда посетил Ильич, следя из зала за происходящим.
Дело в конце концов не в том, хранятся ли в архивах документальные подтверждения (или опровержения) связи вождя с тайным сыском. Дело в том, как он в принципе смотрел на феномен доносительства в России.
Ограничимся единственной цитатой:
«Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить. <...> Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше — идти на доносительство» (из выступления на XII съезде ВКП(б) секретаря Центральной Ревизионной Комиссии С. Гусева).
Такая точка зрения была выражена в первых же законодательных актах. Процедура значительно облегчалась тем, что — в отличие от нас с вами — от стукачей не требовалось никаких доказательств. «Развивайте способность доноса — и не пугайтесь за ложное донесение» («Советская юстиция», 1925).
Если же у кого-то могли возникнуть сомнения, ему достаточно было открыть Большую Советскую Энциклопедию: «Добросовестное заблуждение гр-на об истинности сообщаемых им сведений <...> не образует состава преступления».
В массовое «добросовестное заблуждение» вовлечены оказались не только партийцы и люмпены — даже университеты и библиотеки, цитадели гуманизма. В Библиотеке им. Ленина, самом большом книгохранилище страны, по рассказу современника, «у дверей служебного входа <...> был прибит запечатанный ящик, куда каждый мог в письменном виде сообщить о другом все, что найдет нужным. Для ограждения свободы волеизъявления трудящихся от мстительности классового врага под доносом подписи не требовалось...»
До чего же скучна родная история! Вспомним: точно такой ящик повесил на воротах дворца почти сразу после восшествия на престол Павел I.
М.М. Пришвин оставил в дневнике запись, от которой веет безысходностью тех дней. Как-то в пригородном поезде Пришвин встретил художника Г.Э. Бострема.
«Когда возле меня наконец освободилось место, — пишет в своем дневнике Пришвин, — желание нечто сказать и невозможность сказать в людской тесноте встретилась так напряженно, что при каждой попытке сказать он оглядывался на того или другого соседа, и мы говорили: «Да». <...> Так мы ехали от Москвы до Загорска два часа, повторяя:
— Да, Михаил Михайлович.
— Да, Георгий Эдуардович...»
На торжественном вечере, посвященном очередной годовщине ОГПУ-НКВД, А.И. Микоян произнес слова, которые даже тогда некоторых шокировали: «Каждый гражданин СССР — сотрудник НКВД!» Чем больше узнаем мы о тех временах, тем очевиднее: слова эти были не таким уж преувеличением.
VII
ПОКОЛЕНИЕ ПАВЛИКОВ
Символом советского стукачества стал человек новой формации — ребенок-герой, дитя-предатель Павлик Морозов. Мало кто знает, что «подвиг» Павлика стал для детей Страны Советов «великим почином». Хронику его вела «Пионерская правда».
В одном из очередных номеров газета рассказала о доблестном осведомителе Мите Гордиенко. Школьник стучал на своих голодных односельчан, собиравших опавшие колоски на колхозном поле после уборки. По одному из его доносов арестованы были двое взрослых. Женщина была приговорена к десяти годам лагерей, а ее муж — к расстрелу. В награду за бдительность Митя получил именные часы, пионерский костюм и подписку на газету «Ленинские внучата».
Не остался без награды и Проня Колыбин, донесший на родную мать: она пошла в поле собирать опавшие колоски, чтобы накормить Проню кашей. Долг выше голода: мать пионера-героя получила длительный срок в лагере. Сынок тоже надолго, на два срока, поехал в пионерлагерь «Артек».
«В Орле, — вспоминал А. Краснов-Левитин, — жила семидесятилетняя учительница, которая давала частные уроки ученикам начальной школы. Как-то раз она дала ученику третьего класса выучить стихотворение по старому учебнику. На другой день мальчишка принес ей радостную весть: «Марья Ивановна! А в учебнике — Троцкий. Вожатая его у меня забрала!» <...> Как безумная, Мария Ивановна побежала в школу. Уже поздно. Вожатая сдала учебник в НКВД. Через два дня Мария Ивановна была арестована «за троцкистскую контрреволюционную деятельность». О дальнейшей ее судьбе никто ничего не знает».
Догадаться нетрудно. Как и представить, кем стали пионер и его вожатая.
Не из подлости, но по вере и по убеждению Орджоникидзе, выступая незадолго до своей гибели, ставил в пример семью Артемовых. Они проявили высочайшую сознательность: донесли на 172 человека — и все 172 были арестованы.
Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.
Артемовых наградили орденами и ценными подарками. Они были окружены почетом, их ставили всем в пример. Оценка официальная полностью соответствовала чувствам народным. Люди в массе своей искренне считали доносчиков героями.
VIII
УВАЖАЙТЕ ТРУД УБОРЩИЦ
Самые искренние становились жертвами. Тем более что стучали на них свои же люди, из того же круга.
«Работающая в здании Правительства уборщица Константинова Анастасия Митрофановна в присутствии Катынской говорила: «Вот посмотри, «И.С.» хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, поэтому он такой толстый. Имеет себе прислугу и всякие удовольствия» (на доносе пометка: «Н-ку секр. Проверить вторично через другого осведомителя. Доложено тов. Енукидзе»).
Само собой, свои догадки Анастасия Митрофановна поверяла своей же товарке, которая и «заложила» ее.
«Работающая в здании Правительства уборщица Катынская Бронислава Яковлевна 13 октября в присутствии одной работницы выражала недовольство и говорила: «Вот тов. «С.» получает денег много, а нас обманывают, говорят, что он получает 260 р. Он сам хозяин, что хочет, то и делает. Может, он получает и несколько тысяч, да разве узнаешь об этом?» (пометка: «Арестована НКВД 24.I.-35.». Подпись неразборчива).
«Работающая в здании Правительства уборщица Авдеева А.А. в присутствии уборщицы Мишаковой говорила: «И.С. убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой, ни на кого не смотрит хорошим взглядом. А за ним-то все ухаживают. Один дверь открывает, другой воды подает и т.д.» (пометка: «Арестована НКВД 24.I-35.». Подпись неразборчива)...
Как видим, «инициатива снизу» опережала карательный азарт верхов. А уж когда маховик смерти раскрутился вовсю, нельзя было различить, кто раскручивает его.
Готовность граждан доносить друг на друга властям пришлось принимать в расчет с первых дней войны.
Мой приятель, бывший в войну в партизанах, рассказывал, что перед заброской в тыл их инструктировали: без крайней нужды с местными жителями не вступать ни в какие контакты.
— Мы были всего второй день, как нас забросили, — вспоминал он. — Радистка с нами была, из Москвы, как и я. Девчонка, только школу окончила. Деревни мы стороной обходили, жителей избегали, как нам велели. А тут вышли из леса — деревня. Немцев нет. Она говорит: «Я хочу голову помыть. Не могу больше так». Мы отговаривали — ни в какую. Ладно, пошла к избе, что стояла с краю. Стала голову во дворе мыть, винтовку на плетень повесила рядом. Нам видно. А еще мы заметили, что двое детей из дома побежали куда-то. Не по улице, а огородами. Но мы не придали тогда значения. Она уже вытерла голову, сушила ее. Ей уходить бы. А хозяева все разговаривают с нею что-то, разговаривают. Короче, задержалась она. А тут откуда ни возьмись вдруг двое с повязками, полицаи. С первого же выстрела ей полголовы снесло. Вот так... Ну, дождались мы, как стемнело. Пошли в тот дом, поубивали всех.
— Всех? — переспросив, я понял неуместность вопроса.
— А то! Нам это урок был...
Созерцая прошлое с безопасного расстояния, замечаешь: события, из которых оно слагается, следуют определенному ритму. И если пик эпохи обозначен был фигурой ребенка-доносчика, можно было бы ожидать, что и конец ее тоже отмечен будет некой знаковой фигурой.
Так и произошло.
IX
КОНЕЦ «БОЛЬШОГО СТИЛЯ»
Лидию Тимашук помнят у нас хуже, чем Павлика Морозова. Между тем, как писала в 1953 году «Правда», «ее имя стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины». Незадолго до смерти Сталина по доносу Тимашук были арестованы так называемые «врачи-вредители» из кремлевского Четвертого управления. Патриотический почин Лидии Тимашук должен был завершиться массовой депортацией евреев в лагеря.
Фигура Тимашук мифологична. У нее есть имя, но не встречал я людей, которые хоть раз, хоть издали видели бы ее. Но именно такой призрачный персонаж и был нужен власти, чтобы, вспыхнув на краткий миг, растаять в воздухе, оставив после себя лишь запах серы...
Конец эпохи, впрочем, вовсе не означал отказа власти от доносительства. Трудно было от него отказаться хотя бы в силу того, что численность стукачей не поддавалась точному подсчету.
Журналистка Е. Альбац, ссылаясь на аналогию с другими соцстранами, где в штатных доносчиках состоял 1% населения, полагает, что в СССР с органами КГБ сотрудничали «как минимум 2 миллиона 900 тысяч человек». С.Д. Игнатьев, бывший после войны министром МГБ, называл цифру 10 миллионов — как платных осведомителей, так и «стукачей по зову сердца». Историк И.М. Дьяконов уже в наши дни предположил, что с органами сотрудничал каждый пятый. Еще одно косвенное свидетельство — результат анонимного опроса, проведенного в 1991 году еженедельником «Аргументы и факты». Городским жителям России, Белоруссии и Украины был задан вопрос: «Обращались ли к вам лично сотрудники КГБ с предложением о сотрудничестве?» Семь процентов ответили утвердительно. Простое арифметическое действие дает цифру 20 миллионов. Сравнив эту цифру с утверждением агента царской охранки, будто в рядах большевиков-ленинцев до революции каждый седьмой занимался доносительством, как-то по-новому воспринимаешь лозунг «Народ и партия — едины»...
Б.Г. Гафуров, бывший первый секретарь компартии Таджикистана, рассказывал мне: «Все годы, когда я был первым человеком в республике, в Москву шли беспрерывно доносы. Особенно досаждал нам один аноним. Года два мы вычисляли его, пока нашли. Оказалось, это работник нашего ЦК. А найти было трудно потому, что и на него самого поступали доносы, написанные той же рукой. Оказывается, на себя он тоже стучал! Когда мы на Бюро разбирали его дело, я спросил: «Ну а на себя-то зачем доносить нужно было?» «Так у меня ведь тоже ошибки были. Надо их было вскрыть. Вот я и сигнализировал». Такой человек оказался...»
Еще эпизод, не менее характерный.
Ворошилов, одно время при Хрущеве возглавлявший Верховный Совет, распорядился, чтобы ему подготовили материалы на сотрудников его аппарата по линии МГБ. Референт, просмотрев несколько сотен досье, обнаружил, что буквально на каждого был компромат.
«Ворошилов удивился:
— А что, разве нет таких, на кого не было бы доносов?
— Есть, тридцать два человека. Как стеклышко чистые.
— Покажи.
Даю ему отдельную папку. Вахтерши, машинистки, курьеры — люди, главным образом недавно приехавшие из села.
— А остальные?
— За каждым хвост. Органы наши поработали...»
Кому-кому, а «первому маршалу» по этому поводу удивляться было бы не след. Он и сам доносил Сталину перед войной на многих соратников, начиная с Буденного.
X
ГРАЖДАНЕ! УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА!
Разоблачения XX съезда посеяли среди стукачей панику. Что если власти начнут выдавать их? Такой вариант на случай народного гнева обсуждался в верхах. Но верхи переоценили психологию низов. Гнева не последовало.
Тем не менее кое-кто из осведомителей решил «завязать». И теперь уже встревожились власти. Надо было успокоить доносчиков. Поручили это А.Н. Шелепину, председателю КГБ и секретарю ЦК. Он донес до сведения трудящихся, что его ведомство приступило к созданию «групп нештатных сотрудников, которые участвуют в наблюдении на общественных началах». Стукачи вздохнули с облегчением: ложная тревога.
Да и штатные сотрудники не спешили на пенсию. Тем более что за каждого завербованного сотруднику КГБ платили сто рублей. Деньги немалые.
Из архива материалов 5-го управления КГБ:
«В качестве агента под псевдонимом «Матвей» завербован сотрудник Института всеобщей истории АН СССР»,
«Завербован в качестве агента органов КГБ СССР «Алик» — заведующий отделом Института научной информации по общественным наукам АН СССР. 1984».
В то время я сам работал в Институте научной информации, знал всех и, кажется, угадываю, кто он, этот Алик...
Из тех же источников:
«От агента «Синягин» получены два сообщения, характеризующие обстановку в семье Шостаковичей»;
«По полученным Комитетом госбезопасности данным, 29 декабря 1972 года Солженицын в Москве в церкви «Воскресение на Успенском Вражке» (ул. Неждановой) совершил обряд крещения своего второго сына Игната»;
«От агента «Кларина» получена информация об идейно незрелых моментах в творчестве эстрадных драматургов М. Жванецкого и М. Городинского»;
«От агента «Саша» получена информация о пребывании по линии Союза писателей СССР в США совместно с объектом заинтересованности по Иркутской области писателем В. Распутиным»...
Как и всякой профессиональной деятельности, политическому сыску сопутствует специфическая лексика: «объект заинтересованности», «источник сообщает», «фигурант агентурного сообщения». Звучит красиво — если не принимать во внимание, что «агентом» и «фигурантом» зачастую оказывались близкие друзья, коллеги, даже родители и дети. «Откуда у отца столько денег?» — задумается, скажем, пионер Валерий и на всякий случай напишет донос. «Мы гордимся тобой, Валерий!» — восклицает «Пионерская правда».
В то же самое время «Правда» для взрослых повествует о сознательной доносчице-матери. С некоторых пор она заметила, что сын ее слушает иностранные радиопередачи. «Ведь ты не прав, — урезонивала она чадо. — Не смей хаять наш родной советский дом!»
Дальше — больше. Однажды пришло на его имя письмо из-за границы. Мать вскрыла его, потихоньку прочла и подальше от греха отнесла в КГБ. Там этого только и ждали. Привычно состряпали «дело». Молодого человека расстреляли.
На дворе стоял 1982 год.
А вы говорите — Павлик Морозов...
Александр ГОРБОВСКИЙ
(Окончание следует.)
На фотографиях:
- Это Павлик Морозов. Сначала мы узнали, что он Пионер-герой. Потом — что не герой. Потом — что и пионером не был!
- Это Владимир Ульянов (одна из кличек — Ленин). Был ли стукачом, не доказано. Зато учил всех остальных «смотреть и доносить».
- Это Иосиф Джугашвили по кличке Сталин. То, что был стукачом, доказано. Хотя и так видно!
- Это Микоян. Мечтал довести стукачество в СССР до 100%. До исполнения мечты не дожил, хотя жил дольше всех.
- В материале использованы фотографии: РГАКФД, из архива «Огонька»