Традиции балет
Фото: AFP
В Парижской опере проходит выставка, посвященная 300-летию старейшей балетной школе — французской L`Ecole de Danse. В 1713 году Людовик XIV подписал указ о создании академии при опере для гарантии балетного качества главной труппы Франции. Завещанию "короля-солнца" следуют и по сей день: школа хранит французскую марку и поставляет лучшие ноги балету Opera de Paris. От первого директора Парижской оперы Пьера Бошана до уходящей в будущем году Брижит Лефевр, от Максимилиана Гарделя и Жана Доберваля, стоявших у истоков школы, до нынешней ее руководительницы Элизабет Платель — три столетия в документах, гравюрах, картинах, фотографиях и видео. Последняя четверть XX века для школы прошла под знаком масштабных реформ, которые провела этуаль, хореограф, педагог и железная женщина КЛОД БЕССИ. Тридцать лет из 300-летней истории — в интервью МАРИИ СИДЕЛЬНИКОВОЙ.
— Как вы получили предложение стать директором школы?
— По окончании танцевальной карьеры в 1973 году мне предложили возглавить школу. И каково было мое удивление, когда я увидела, что с 1942 года, когда я выпустилась, в школе ничего не поменялось! Все осталось как в моем детстве. Я сказала, что так дело не пойдет. Первые четыре года присматривалась, изучала организацию, системы образования и условия обучения в балетных училищах по всему миру. Посмотрела, как работает школа Головкиной в России, съездила в Англию, в США, в Канаду. Парижской школе нужны были реформы, и я все переделала, Конечно, это наделало много шума.
— За что вы взялись в первую очередь?
— Сначала попросила поменять школьное расписание. Раньше дети учились и утром, и после обеда. Мне же всегда хотелось, чтобы общеобразовательные уроки и балетные были разбиты, чтобы все было в одной половине дня и им не приходилось с географии бежать на класс. Согласовать все эти изменения с Министерством образования и всеми профильными комитетами было непросто. И одновременно с этим я добивалась нового, отдельного от театра здания для школы.
— Вы также добавили в программу дисциплины, которых раньше не было.
— Да, появились уроки по мимике, джазу, модерну, хор, музыка и даже право, чтобы артисты знали, как заключать контракты. Сегодня нельзя ограничиваться классическим танцем, надо уметь танцевать все. После выпуска детям предстоит искать работу, и совсем необязательно, что они попадут в Парижскую оперу. К тому же во Франции сейчас, к сожалению, почти не осталось больших балетных трупп и с каждым годом выпускникам все труднее устраиваться. Поэтому мы должны им дать багаж как можно больший, чтобы они не остались не у дел, могли работать и в театре, и в оперетте, и на телевидении, а не только в балете.
— У парижской школы репутация очень консервативной, но вам все же удалось стать одним из самых смелых реформаторов за всю ее историю. В чем секрет?
— Это вопрос характера. Я упертая, и если мне чего-то хочется, то бьюсь до последнего, пока не получу. Десять лет у меня ушло на то, чтобы у школы появились свое здание и все необходимые, идеальные условия для обучения. Я постоянно настаивала на встречах с министрами, чиновниками, делала доклады, писала письма. За это время менялись правительства, к власти приходили правые, левые, средние — все кто угодно, и каждый раз я начинала заново: объясняла, что школу надо менять, что нужны дополнительные средства. И, наверное, в какой-то момент им надоело и они решили, что будет проще дать мне то, что я хочу.
— Но в истории со строительством нового здания вы хитро задействовали и жен министров?
— Да, когда я поняла, что мужчины вежливо кивают головой в ответ на все мои просьбы, но дело не двигается с мертвой точки, то решила действовать через жен. Я приглашала их посмотреть, в каких условиях дети учатся, что нет ни раздевалок, ни душа, в классах под стеклянными мансардами стояла невыносимая духота: кондиционеров не было, ничего не было. С женщиной проще наладить диалог. Она же мать — мыслит иначе: а если бы мои дети здесь учились? Я сыграла на этом, и конечно, мне это сильно помогло: министры зашевелились.
— Не приходилось ли вам за это, скажем, принимать в школу детей чиновников?
— Нет, я этого никогда не делала. Конечно, приходили письма, были просьбы, но я на них не отвечала. Если вы согласитесь хотя бы один раз, то все кончено. Это невозможно.
— Как бы вы определили "школу Клод Бесси"?
— Это не моя школа, это школа Парижской оперы. Я просто дала ей все, что у меня было. Сделала ее более открытой, представляла ее. Мы начали делать ежегодные показы и спектакли Ecole de Danse на сцене Palais Garnier, чего раньше не было. Ученики смогли участвовать в настоящих спектаклях, готовиться к выступлению, грим, костюмы, прически — все это дает чувство сцены. И в то же время зрители получали возможность познакомиться со школой поближе. В молодости я танцевала по всему миру, много снималась и в голливудских фильмах, и на телевидении, и в журналах. Пиар, известность очень важны, поэтому все, что я делала в своей карьере, я сделала и со школой: мы выпускали про нее фильмы, книги, альбомы.
— Парижская опера и, соответственно, школа ревностно охраняют свою национальную идентичность. Вы считаете, подобная замкнутость полезна?
— И правильно делают! Речь не о замкнутости, а о французской школе, о балетной личности, об особой работе — это непоколебимые принципы, которые нужно сохранить любой ценой. Если брать артистов не из школы, то тогда зачем она нужна? Школа — это будущее труппы, это ее лицо.
— Ваши ученики стали прекрасным лицом балета Opera de Paris — это и Никола Ле Риш, и Манюэль Легри, и Сильви Гиллем и многие другие. А новое поколение "крысят" — какие они?
— Их нельзя сравнивать: они слишком разные. Мои ученики были не только с прекрасными физическими данными и всеми качествами, необходимыми артисту балета,— прежде всего это были личности. Сегодняшние дети хорошие, способные, но у них нет характера. А этому не научишь. Но школа — это и отражение французского общества. Сегодня все всего боятся: боятся судов, профсоюзов — и автоматически перестают действовать. Когда ученики попадают во взрослую жизнь, они учатся не говорить лишнего, не делать лишнего. Главное — это осторожность. Сейчас в школе штат массажистов, мануальных терапевтов, психологов, диетологов и еще бог знает кого. У моих учеников ничего этого не было, и они всегда были здоровы и готовы работать. Теперь же, едва где-нибудь что-нибудь заболело, дети сразу прекращают занятия, потому что врач, ничего не понимающий в балете, так решил. Только и слышишь: мне это положено, мне то положено — все со всех сторон защищены, но помимо прав есть и обязанности. Где они сегодня — неизвестно.
— Все ученики знали, что с мадам Бесси не забалуешь. Но в 2002 году разгорелся громкий скандал: по итогам проверки школы профсоюзы обвинили вас в жестоком обращении с детьми, неуважении и психологическом давлении. Как вы покинули школу?
— Я ушла не с удовольствием, но с облегчением. Последний год был очень сложным из-за травли, которую устроил один левый профсоюз, обвинивший меня в том, что я заставляю работать детей, даже если они больны. Это неправда, но им нужен был козел отпущения, потому что у оперы были большие проблемы с профсоюзами. Больше всего в этой ситуации меня разочаровало поведение моих учеников — уже артистов труппы: никто, кроме Аньес Летестю, не встал на мою сторону, не опроверг все эти обвинения. Все предпочли отмолчаться. В личных разговорах — да, но публично — нет.
— Как вы оцениваете школу сегодня под управлением Элизабет Платель?
— Никак, меня это не интересует. Моя жизнь в школе закончилась в 2004 году. Сегодня я прихожу, если меня просят что-то поставить, дать урок — я делаю только то, что мне нравится. Учебный процесс больше не мое дело. Она директор, и я надеюсь, что она знает, что делает, и делает это хорошо.