Завершающий фильм трилогии "Рай" австрийского режиссера Ульриха Зайдля рассказывает о девочке-подростке, которая лечится от ожирения в специальном лагере. Андрей Плахов объясняет, как этот сюжет связан с темами предыдущих фильмов, где родственницы героини истязали свою плоть и предавались оргиям.
«Рай: Надежда»
Фото: filmz.ru
Выход на экраны фильма Ульриха Зайдля "Рай: Надежда" — одно из немногих значительных кинособытий легковесного летнего репертуара. Правда, постер картины тоже выглядит легкомысленно: три девчонки-толстушки лет тринадцати сидят на скамейке явно в поисках, чем бы таким веселым заняться. Но это вовсе не голливудская молодежная комедия, а тексты, что доносятся из нежных девичьих уст, сильно озадачили бы депутата Мизулину.
"Рай: Надежда" — завершающая часть трилогии "Рай". Сначала Зайдль представил "Рай: Любовь" (2012) — полную сарказма хронику пребывания дамы средних лет на кенийском курорте, где подобные ей "сахарные мамы" ищут утех с юными африканскими самцами. Главной фишкой той истории была граничащая с бесстыдством откровенность, которой так славится знаменитый австрийский документалист.
Центральная часть трилогии — "Рай: Вера" (2012). Анна-Мария — сестра той самой секс-туристки Терезы из "Любви". День и ночь она думает о Боге и о том, как внушить любовь к нему заблудшим человеческим существам, предпочитающим совсем другие увлечения. Героиня натыкается то на оргию в кустах, то на пару, живущую в гражданском браке, то на русскую алкоголичку с лесбийскими замашками. Оказавшись же дома, Анна-Мария раздевается и хлещет себя плеткой перед распятием, выбивая малейшие следы порочных желаний.
«Рай: Вера»
И вот тут в квартиру после двухлетнего отсутствия заявляется муж-египтянин, молящийся другому богу — Аллаху. Он прикован к инвалидному креслу, но удивительным образом посягает на тело супруги, за что вскоре дорого поплатится. Мария истязает себя и окружающих любовью к Христу, в то время как ее муж-инвалид погибает в той же самой квартире от страданий и одиночества. Трагедия извращенной и опасной веры рассказана классически ясным, рациональным языком. Тут из песни слова не выкинешь, и даже рискованный эпизод эротической игры с распятием ложится в эту конструкцию прочно, как кирпич в стену. Именно эта сцена вызвала гнев католиков, подавших на авторов фильма иск, но, разумеется, ничего не добившихся в безбожных судах Европы.
"Вера" — единственная картина трилогии, имеющая все основания быть названной современной трагедией. Что не мешает ей местами быть уморительно смешной. А вот первый и третий фильмы, наоборот, выполнены в жанре комедии, но настолько саркастической, что в ней то и дело проступает трагизм.
Такова третья часть — "Рай: Надежда". В первом кадре мы видим, как знакомая нам Анна-Мария в автофургоне с надписью "Radio Maria" (в котором она моталась по городу проповедовать слово Христово) привозит свою племянницу, тринадцатилетнюю толстушку Мелани, в санаторий для похудания, где она будет готовиться к взрослой жизни в компании таких же, как она, раскормленных девиц. В санатории, немного напоминающем концлагерь, и разворачивается действие картины, снятой с уникальным умением австрийского документалиста насыщать свои игровые ленты подлинными реалиями и стопроцентно правдивыми непрофессиональными артистами.
В данном случае этот метод проходил дополнительную проверку весьма деликатной ситуацией: героини фильма — несовершеннолетние девочки, мысли которых заняты двумя вещами: сексом и тем, как бы сбросить вес, не отказываясь от сладостей. Когда их фюрер-физрук удаляется, они тут же устраивают вечеринки с игрой в "бутылочку", крадут на кухне запасы запретной еды, а Мелани еще и ухитряется влюбиться в тамошнего врача и откровенно ему себя предлагает. Их отношения, пародирующие сюжет "Гумберт Гумберт — Лолита", полны неподражаемого комизма.
«Рай: Любовь»
Похоже, опасность быть обвиненным в педофилии и порнографии заставила режиссера на сей раз поскромничать и самому цензурировать показ запретных подростковых зон. Чувствуется не свойственная Зайдлю осторожность в подходе к педофильским мотивам: нарушение этого новейшего табу чревато даже для режиссера со столь радикальной репутацией. В другом фильме это было бы оправданно, но бесстрашный документализм Зайдля именно по этой причине дает сбой. Ближе к финалу Мелани звонит своей матери, героине первой части трилогии, и выражает надежду на то, что та хорошо проводит время в Кении. Зал смеется: он помнит, что мамаша устраивает оргии с чернокожими юношами и что там Зайдль откровенен как художник до конца.
Режиссер сочными красками, но без пережима обрисовывает современные нравы, показывая пустоту существования, заполненного суррогатными фетишами общества потребления,— будь то дешевый секс из стран третьего мира или стандарт "современной красоты" из глянцевых журналов.
Зайдль представляет концептуальное искусство "идиосинкразического реализма", во многом наследующее принципы венского акционизма. Он культивирует острую любовь-ненависть к своей родине, где так силен обывательский дух, а воздух пропитан декадентскими испарениями бывшей империи и вполне актуальными миазмами фашизма и расизма. Но в первую очередь кино, которое делает Ульрих Зайдль,— об одиночестве. Только у него, в отличие от Бергмана и Антониони, одиночество носит не онтологический или экзистенциальный, а бытовой и конкретный характер.
Австрийского режиссера занимают фетиши современного общества. Еще двадцать лет назад, будучи признанным асом документального кино, Зайдль рассказал о людях, отдавших свое сердце животным, чаще всего собакам. Нелепые, трогательные, смешные, извращенные и порой страшные в своем всепоглощающем чувстве — такими предстают невыдуманные герои фильма "Животная любовь" (1996), проецирующие на мир четвероногих свои страхи, надежды, одиночество и пороки. Таковы же и герои трилогии "Рай", стремящиеся нащупать путеводную нить своей жизни: одним она мерещится в сексе на африканском пляже, другим — в не совсем платоническом романе со Христом, третьим — в безнадежной надежде обрести идеальное тело.