Детей-сирот из Санкт-Петербурга передадут усыновителям из Чечни, заявил журналистам уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов. Первый зампредседателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Ольга Баталина и президент фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Елена Альшанская ответили на вопросы Анны Казаковой.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ / купить фото
Павел Астахов намерен обсудить этот вопрос с главой Чечни Рамзаном Кадыровым. О проведении эксперимента стало известно в начале июня. Тогда господин Астахов пояснил, что в республике особое отношение к детям, а количество брошенных родителями детей минимально.
— Госпожа Баталина, что вам известно об этом эксперименте?
О.Б.: Я бы поостереглась вообще говорить о каком-либо эксперименте. Есть предложение Астахова, на мой взгляд, предложение крайне неоднозначное. Это его личная инициатива. И я пока не очень вижу реалистичность этой инициативы. Она мне кажется странной.
— По каким причинам вы не видите реалистичности?
О.Б.: Сегодня семья совершенно любого региона может усыновить ребенка из другого региона. В этом смысле никаких географических барьеров на этом пути нет. Когда речь идет об усыновлении очень маленького ребенка, родители, стремясь сохранить тайну усыновления, часто как раз усыновляют ребенка не из своего региона, а привозят его, например, из соседнего или еще откуда-то. Тем более, что не в каждом регионе есть вообще дети в возрасте до трех лет, где-то преимущественно дети взрослые. Поэтому в условиях, когда никаких ограничений нет, как-то избыточно администрировать этот процесс, специально приводить родителей одного региона в другой мне не представляется целесообразным.
— Госпожа Альшанская, вы как относитесь к этой идее?
Е.А.: Идея мне тоже кажется нецелесообразной по многим причинам, начиная с того, что это противоречит сегодняшнему законодательству, где родители любого региона могут взять ребенка из любого же региона. Но самое главное, оно противоречит самому принципу понимания того, что такое ребенок, что это не перемещаемый объект, который можно загрузить в вагончик, отвезти в другое место. К сожалению, этим отношением к ребенку как к объекту пронизана была вся наша детская политика последних лет эдак 70.
Я очень надеюсь, что ситуация будет меняться. Потому что важно понимать, что ребенок имеет определенные культурные корни, он имеет родных, близких, как ни странно. Ребенок, который остался без семьи, имеет очень часто родственников, которые в силу разных причин не могут его забрать, но поддерживают контакт и общение. Еще очень важно понимать, что самая главная сегодняшняя наша проблема, связанная с такими серьезными цифрами, почему у нас так много детей сирот, прежде всего, лежит в области достаточно слаборазвитой сферы поддержки семьи и профилактики социального сиротства.
А наш опыт показывает, что 50% случаев отказов от новорожденных, лишения и ограничения родительских прав можно было бы избежать при полноценной и вовремя сделанной работе по реабилитации семьи, поддержке кровных родственников ребенка, включая дядей и тетей, которые у нас, к сожалению, по закону вообще не имеют никакого преимущества и прямыми родственниками не считаются.
И, конечно, учитывая все эти факторы, самое главное — как-то помочь ребенку там, где у него есть и связи, где у него есть эта родня, хотя бы для того, чтобы контакт с ним был сохранен. Человек не появляется в мире один, изолированно, вдруг, не возникает из какой-то точки, не материализуется. Да, это действительно история рода, это история культуры, это определенные традиции. Даже если у конкретной семьи не получилось, у этого ребенка есть все равно круг людей, с которыми, может быть, потом, когда он вырастет, он будет поддерживать отношения.
— Вы резко против выступаете?
Е.А.: Да, однозначно. Мне кажется, идея, чтобы всех детей куда-то переместить, абсолютно глупа и противоречит интересам ребенка. Я хочу еще заметить, что у нас достаточно большая идет иллюзия на тему того, что у нас нет детей-сирот и нет детских домов в Северокавказском регионе. Там есть детские дома, безусловно. Я могу сказать, что есть ситуации, когда, к сожалению, женщины с Северного Кавказа приезжают и отказываются от детей в Москве. Потому что там это действительно очень сильно не принято, и традиция такой девушке не даст возможности нормально существовать, если она без брака или вне брака забеременела и рожает ребенка.
— Госпожа Баталина, вы тоже против этой идеи?
О.Б.: Я надеюсь, что, может быть, Астахова как-то не так поняли. Перспектива принудительного усыновления, причем жестко администрированного, из одного региона в другой, не создает комфортных условий для детей. Все-таки требования при устройстве ребенка другие. Почему мы первоначально стремимся устроить ребенка на территории региона, где он живет? Потому, что ключевая возможность — это реабилитировать, восстановить семью, которая когда-то была лишена родительских прав или устроить его в семью родственников. И только если этого не происходит, тогда и начинается общероссийское усыновление.
— По вашему мнению, почему такая идея у Астахова возникла, чем он руководствовался?
О.Б.: Внутренняя какая-то логика мне понятна. Дело в том, что традиции отношения к детям-сиротам на Северном Кавказе несколько иные. Это вызвано культурными особенностями, национальными особенностями. Но это не универсальные традиции, все-таки речь, прежде всего, идет о детях родственников, о детях друзей, о детях знакомых. Действительно, люди на Северном Кавказе, может быть, чуть дружнее, чем в другом регионе, крепче сохраняют отношения друг с другом. И в этом отношении рассматривают даже чужих детей, но знакомых как своих родных. Таких традиций, наверное, нет в других регионах Российской Федерации, в большинстве из них.
— Но все-таки не стоит туда отправлять?
О.Б.: Нет такого тезиса "направлять", он меня безумно внутренне коробит. Ведь это решение конкретной семьи — взять на воспитание ребенка или не взять. Если такая потребность есть у чеченской семьи, она может это сделать и сегодня. Но почему эту мотивацию должны формировать чиновники? Этого я не понимаю.