Премьера кино
Экранизация знаменитого романа Бориса Виана "Пена дней" (L'ecume des jours) принадлежит его соотечественнику Мишелю Гондри, и в данном случае лучшую режиссерскую кандидатуру представить трудно: идея одушевления окружающих предметов, на которой базируется художественный метод Виана, режиссеру Гондри чрезвычайно близка. Однако иногда именно идеальное совпадение первоисточника и интерпретатора приводит, по мнению ЛИДИИ МАСЛОВОЙ, к слишком предсказуемому результату.
От версии Мишеля Гондри многие поклонники романа останутся, наверное, в восторге; те, кто вообще не читал его, будут, возможно, несколько обескуражены разворачивающимся на экране буйством затейливого вещного мира; а люди, сдержанно относящиеся к виановскому творчеству, скорей всего, и к фильму останутся холодны. Нельзя, однако, сказать, что "Пена дней" — это чистый формализм, совсем лишенный эмоций: одно из самых острых чувств в романе Виана — ужас 26-летнего автора перед пошлой неизбежностью: когда тумбочка, из которой ты берешь деньги, опустеет, придется устраиваться на работу. Как говорит сам писатель в предисловии к "Пене дней": "На свете есть только две вещи, ради которых стоит жить: любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз или Дюк Эллингтон. Всему остальному лучше было бы просто исчезнуть с лица земли, потому что все остальное — одно уродство". В сущности, это книга о том, что хорошо бы всю жизнь любить девушек и слушать джаз, а больше ничего не делать (ну разве что еще питаться авторской кухней), но вряд ли удастся воплотить этот план в жизнь. Авторы фильма эту тему подхватывают, и на церемонии венчания героев священник произносит примерно такую молитву: "Чтобы жили они счастливо и чтобы не грузили их ни родственники, ни работа".
Для фильма по инфантильной книге об ужасе неотвратимого взросления, связанного с множеством утрат, самая неприятная из которых — утрата беззаботного веселого мироощущения, исполнители центральных ролей по сравнению с 22-летними героями Виана староваты: и Одри Тоту с Роменом Дюрисом (Хлоя и Колен), и Омар Си (повар Никола), и Гад Эльмалех (одержимый Жан-Солем Партром друг Колена Шик). Впрочем, когда взрослые люди играются в детские игрушки, это тоже бывает по-своему трогательно, а игрового инвентаря у штукаря Гондри полные закрома, и к изобретениям Виана он увлеченно добавляет свое рукоделие. Розовое облачко с запахом корицы, окутывающее влюбленных и изолирующее их от остального мира, превращается в нечто вроде кабинки колеса обозрения, выполненной в виде облака и поднимающей их над крышами Парижа. Во время исполнения танца "скосиглаз" ноги танцоров удлиняются и изгибаются, как резиновые шланги, и перестают слушаться хозяев. Шофер пользуется "нафигатором", ботинки Колена ведут себя как разыгравшиеся щенки, дверной звонок бегает по комнате, как таракан, великий кулинар Гуффе (Ален Шаба) дает наставления повару Никола из телевизора. Внутренности Хлои сделаны из разноцветных тканей и покрываются инеем, когда в них влетает нимфея из какого-то ажурного поролона, а Жан-Соль Партр (Филипп Торретон) носит очки с нарисованными вместо стекол глазами, под которыми один глаз отсутствует в принципе, как у Полифема (в издевательстве над Жан-Полем Сартром Мишель Гондри заходит даже дальше Виана, для которого эта сюжетная линия едва ли не важнее основной love story).
С наслаждением выдувавший радужные мыльные пузыри Борис Виан заканчивает роман все-таки трагическим образом мышки, добровольно кладущей голову в пасть кошке. Мишель же Гондри к мрачности вообще не склонен по своему душевному складу, хотя ближе к финалу, когда дела героев идут все хуже и хуже и вместо разноцветных фаршированных угрей приходится есть почерневшие сосиски, изображение тоже постепенно становится черно-белым в знак скорби. Не факт, однако, что это скорбь именно по умирающей Хлое, а не по скукоживающейся квартире Колена и тающим в его сейфе пачкам денег. Звучащий в "Пене дней" афоризм "Меняются вещи, но не люди" можно скорректировать — у Мишеля Гондри люди и вещи как бы меняются местами: неорганическая материя оживает, а человек если не сам превращается в вещь (хотя у Хлои тряпичное сердце), то становится для вещей обслуживающим персоналом. Мысль о том, что бедность лишает жизнь ярких красок, а тупой физический труд высасывает из человека жизненные соки, у Виана проиллюстрирована очень наглядно — чтобы заработать на лекарства для жены, герой вынужден теплом своего тела согревать растущие из земли оружейные стволы, но поскольку он существо утонченное, не созданное для того, чтобы гробить себя за гроши, то и винтовки у него вырастают некондиционные, заканчивающиеся стальными розами. В фильме безутешный герой Ромена Дюриса начинает палить из "высиженной" им гибкой винтовки по ненавистным водяным лилиям, одна из которых погубила его любимую, но лишь круги равнодушно расходятся по воде, и дожидаться какого-то эмоционального "долива" после отстоя визуальной пены от иллюзиониста и визионера Мишеля Гондри — занятие явно безнадежное.