Выставка современное искусство
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фильмы чешского мультипликатора Яна Шванкмайера, мастера гротеска, регулярно попадают в рейтинги лучших анимационных картин ХХ века. Уроженка Швеции Натали Юрберг тоже снимает мультфильмы, но интересна в основном искушенной аудитории современного искусства. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
У Шванкмайера и Юрберг на первый взгляд мало общего, кроме мультипликации. Живой классик чешского кино, и не только анимационного, с 1960-х годов снимает гротескные фильмы в технологии stop-motion. Шванкмайер получил десятки премий, его хорошо знают в Европе, а в России кассеты (ныне — диски и ссылки на торренты) с мультфильмами ходят по рукам с 1990-х годов. Супруга режиссера, художница Ева Шванкмайерова, до безвременной смерти в 2005 году была полноценным соавтором — странно, кстати, что о ней забыли кураторы, поставившие на афишу выставки Юрберг имя автора музыки к ее фильмам Ханса Берга. Звезда шведской художницы, работающей в Берлине, взошла в 2009 году, когда жюри Венецианской биеннале присудило ей "Серебряного льва" — приз, обычно свидетельствующий о том, что молодой (или подающий надежды) художник переходит в высшую лигу.
Изобретательный Шванкмайер любит демонстрировать энциклопедические познания в области мира вещей: трудно назвать предмет повседневного обихода, который Шванкмайер не оживил бы. Это видно в главном шедевре режиссера, 14-минутном "Диалоге" из трех частей. Сначала на экране появляются антропоморфные профили, составленные из разных предметов на манер полотен Арчимбольдо. Кухонное чудовище лязгает вилками, терками и прочими аксессуарами готовки. Навстречу ему попадается персонаж из овощей и фруктов. Один пожирает, жует и выплевывает другого — так начинается цикл, в котором участвует еще и существо из письменных принадлежностей. В результате взаимного каннибализма измельченные персонажи приобретают в конце концов облик, близкий к человеческому. Это остроумная экранизация попыток "договориться о терминах" и "разговаривать на одном языке", сдобренная фирменным юмором Шванкмайера — чернее черного. Его фильмы, однако, занимают на выставке лишь одну, но уютную каморку. Главный упор сделан на графику и скульптуры, среди которых попадаются и куклы из фильмов, в частности "Отесанек", главный герой одноименной картины о вечно голодном Буратино. Архитекторы Кирилл Асс и Надежда Корбут оформили выставку как тотальную инсталляцию Ильи Кабакова: зритель исследует комнату за комнатой, открывая все новые сборища объектов — от вариаций на тему рисунков умалишенных до скульптур из камней и костей. Эстетика Шванкмайера вырастает из готических бестиариев и коллажей сюрреалистов. Совпадение с первоисточниками подчас буквальное, но Шванкмайеру удается смешать ужас с абсурдом в равной пропорции и создать нечто близкое лубкам и гравюрам о диковинных заморских существах. Параллельно он занимается, например, тактильной то ли живописью, то ли стихами, смешивая на одной доске текст и абстрактные гипсовые фигуры, которые можно трогать. Эффект скорее приятный, хотя что тут от замысла художника, а что от радости преодоления музейного табу (руками не трогать!) — непонятно.
Фольклор у Шванкмайера фонит довольно сильно, и как после хорошей страшной сказки наступает облегчение — все закончилось, это было не со мной. Юрберг тоже вдохновляется мифами и легендами родного края, но результаты подчеркнуто иные. Надо признаться, что ее искусство — одно из редчайших явлений, вызывающих у корреспондента "Ъ" не вопрос "Что хотел сказать художник?", а восклицание "О Господи, зачем он это сделал?!". Работы Юрберг слеплены на живую нитку: персонажи вылеплены кое-как, видна леска, поддерживающая кукол, в общем, все выглядит как сгнивший на складе реквизит кукольного мультфильма для взрослых годов эдак 1970-х. Но именно эта демонстративная наивность работает на создание атмосферы абсолютно невыносимой. Герои и героини запросто мучают друг друга, кусают, разделывают, вырывают зубы. Из ран льется пластилин цветовой гаммы, напоминающей лотки с мороженым, но легче от того, что насилие условно, не становится. Наоборот, инфантильная картинка и людоедское содержание в сумме дают один из самых отвратительных примеров зацикленности современной культуры на постоянном пережевывании темы детства как времени бессильной, но естественной жестокости (например, японские фильмы о простоволосых девочках в ночнушках). Это тоже фольклорный сюжет, конечно же, но сны будущих маньяков, которые придумывает Юрберг, могут увлечь, пожалуй, только больших знатоков темы зла в искусстве. Оно здесь и бессмысленное, и непривлекательное. Новаторство в художественном мире часто понимается как сочетание прежде никогда не соседствовавших признаков. Редукцию морали в пользу красоты мы видели у декадентов, редукцию красоты в пользу морали — у многих авангардистов, веровавших в то, что искусство должно уйти от соблазна (то есть видимого мира). Здесь редуцировано все, остается чистая механика отвращения, пусть и в розовых тонах. Что-то похожее сделал соотечественник Юрберг Лукас Модиссон в фильме "Лиля навсегда", показав зло ради зла, без надежды, терапии и вкуса. Но картина Модиссона была о реальной проблеме. Ситуация с Юрберг усугубляется фантастичностью ее сценок: зачем портить себе воображение, если документальный ужас хотя бы заставит нас подумать о том, как жить в этом мире.