Благодаря тому, что на выставке "Искусство влияния. Азиатская пропаганда. 1900-1976" в Британском музее нашлось место не только плакатам, но и медалям, банкнотам, игральным картам, сервизам и шелкам, осознаешь очевидное. Пропаганда — это и есть "большой", то есть объединяющий визуальную среду эпохи — от архитектуры до спичечных этикеток,— стиль ХХ века. Под это определение обычно подгоняют "тоталитарное искусство", но вся пропаганда, демократическая или диктаторская, восточная или западная — на одно лицо: и с эстетической, и с содержательной точки зрения. Внеидеологична, вненациональна, внеморальна. Это ор, который не опровергнуть — только переорать,— а у ора нет национальности и идеологии. Ну а расизм, с которым пропаганда изображает военных противников — не столько расизм, хотя и он тоже, сколько закон военного времени: а как их еще прикажете изображать.
Фото: The Trustees of the British Museum
Фото: The Trustees of the British Museum
Фото: The Trustees of the British Museum
Фото: The Trustees of the British Museum
Определение "азиатская" обозначает лишь топографию феномена, сравнительно мало известного, в отличие от европейских пропаганд. Хронология определена с оглядкой на Китай. В 1900 году восстание "боксеров" подало сигнал, что "спящий гигант" пробуждается и мало никому не покажется: Китай ненадолго усыпили штыки восьми держав. В 1976 году умер Мао, учинивший в Поднебесной "великий беспорядок" ради "великого упорядочения", которое мы теперь наблюдаем.
Это годы стольких немыслимо изуверских кровопролитий, унесших столько жизней, что европейские трагедии выглядят несерьезно. Один Китай в 1910-1950 годах потерял — в междоусобицах "милитаристов", гражданских войнах, войне с Японией — десятки миллионов жизней, а впереди — "большой скачок" и "культурная революция". Русско-японская война — на ней были отработаны механизмы пропаганды ХХ века; войны, полвека опустошавшие Индокитай; бойни в Корее и Индонезии; японская агрессия на Тихом океане. Простите: не "агрессия", а священная война за избавление страждущих братьев от колониального ига, за "Великую Восточноазиатскую сферу совместного процветания". Так ведь и Германия не жизненное пространство расширяла, а возглавляла "крестовый поход Единой Европы против большевизма".
Значок с Мао Цзэдуном, 1969 год
Фото: The Trustees of the British Museum
Без экзотики, конечно, пропагандистское сопровождение ада не обошлось. Агитка в лучших индийских традициях: генерал-очкарик при сабельке и в зеленом мундире гарцует на белоснежном коне в золотой сбруе. Вот он какой — Субхас Чандра Бос. Соратник Махатмы Ганди разуверился в ненасилии, бежал (1940) из тюрьмы афганскими тропами в Берлин. С немецкой подлодки у берегов Мадагаскара он пересел на японскую, создал правительство Индии в изгнании, угробил в бирманских джунглях Индийскую национальную армию. В августе 1945 года самолет, на котором он зачем-то куда-то удирал, разбился на Тайване. Традиция традицией, но вот от марок, не пригодившихся "свободной Индии", веет чем-то европейским. Мужик в тюрбане вздымает знамя, а по бокам — истинные арийцы в пилотках.
Ну, еще японцы изображали Черчилля и Рузвельта как вполне японских чертей, восседающих на черепах загубленных ими солдат. Интересно, можно ли отнести к национальной специфике порнографический элемент японской пропаганды? На пропусках для солдат противника, желающих сдаться в плен — таких дураков не находилось,— они печатали фотки голых девок или, напротив, изображали, как офицерье, пока мужья мрут в джунглях, пользует их жен в коленно-локтевой позиции.
Лю Шаофэй. Карикатура на японскую агрессивную политику по отношению к Китаю «Посмотрите! У него уже новое обличье!», 1931-1938 годы
Фото: The Trustees of the British Museum
А вот в Иране в 1942 году английские оккупационные власти издали открытки с иллюстрациями к "Шахнаме". Узурпатору Зохаку с лицом Гитлера снятся три гибельных всадника в тюрбанах: Сталин с трубочкой, Черчилль с сигарой и Рузвельт с сигаретой в мундштуке. Интересно, однако, скольких персов такой тонкий подходец превратил в пламенных антифашистов.
Впрочем, успешность пропаганды определяется не рейтингами, а по итогам войн. Немцы писали "Бей жида-политрука, // Морда просит кирпича" и проиграли. Янки, агитируя за экономию горючего, рисовали — "Если ты едешь один, ты везешь Гитлера" — призрачного фюрера рядом с водителем кабриолета и выиграли. Означает ли это, что американская пропаганда была умнее немецкой? Скорее глобальней. Недаром и нацисты, и японцы были вынуждены заимствовать у врага образ Микки-Мауса, который то бомбил, науськанный евреями-банкирами, милую Францию, то глушил большой дубинкой азиатских рабов.
"Азиатская пропаганда" — в основной своей массе — интернациональна, у нее два основных источника. В первой половине ХХ века она, что в революционном, что в империалистическом варианте, восходила к опыту Первой мировой войны, главной геополитической катастрофы столетия. Она породила и экспрессионистскую эстетику "бедствий войны" — особенно преуспели в натурализме японцы, и эстетику фотомонтажа, и сатирическую, коминтерновскую графику. Автором японского плаката, на котором капиталист выдавливает из солдат кровь, как краску из тюбиков, можно вообразить, если не знать, где и когда он создан, рисовальщика хоть пацифистской, хоть коммунистической газеты. Кстати, в Японии некоторые ведущие пропагандисты сделали в мирное время отличную карьеру в космополитических рекламе и дизайне.
Пропагандистская графика коммунистических режимов после 1950 года — иное дело. Апелляцию к национальной традиции можно иногда разглядеть в северокорейских плакатах. Оно и понятно — КНДР выбрала опору на собственные силы: не надо иронизировать над словом "чучхе" — ту же самую "чучхе" провозгласил национальной идеей Южной Кореи тиран-антикоммунист Пак Чжон Хи. То есть корейские художники в какой-то момент перестали учиться в СССР, а китайские, не говоря уже о вьетнамских, продолжали.
Джек Чэнь. Изображение черепа на фоне японского флага, 1930-1938 годы
Фото: The Trustees of the British Museum
На результат без слез смотреть нельзя. Сначала вчерашние московские или ленинградские студенты приспосабливали стилистику соцбюрократической живописи к жанру плаката, что по определению невозможно и гарантированно уродливо. Когда же в СССР случились стилистические послабления, они тоже позволили себе определенную степень условности, но бюрократической, невыразительной, невдохновенной, в отличие от коминтерновских агиток. На китайском плакате "СССР — наш пример" (1951) каменщик мечтательно любуется московской высоткой с портретом Сталина на фасаде. Но и плакатные герои "культурной революции" травят дихлофосом кремлевских ревизионистов и плющат "собачьи головы Линь Бяо и Конфуция" в столь же "кремлевской", пусть и более "прогрессивной", чем в 1951 году, стилистике. Большой, очень большой стиль.
The Art Of Influence. Asian Propaganda. Лондон, Британский музей, до 1 сентября
http://www.britishmuseum.org/whats_on/exhibitions/asian_propaganda.aspx