В Мариинском театре прошла премьера «Фауста» Шарля Гуно в постановке, с декорациями и костюмами английской художницы Изабеллы Байвотер. Комментирует ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Опера Шарля Гуно «Фауст» в постановке Изабеллы Байвотер
Фото: Валентин Барановский, Коммерсантъ / купить фото
После «Дон Карлоса» Джорджо Барберио Корсетти и «Дон Кихота» Янниса Коккоса «Фауст» уже третий случай в этом сезоне, когда Мариинка доверяет все постановочные функции в спектакле одному человеку. Но если в первых двух случаях то были авторские работы опытных режиссеров, у которых сценические конструкции являются частью общей постановочной идеи и не нуждаются в соавторстве сценографов, то в данном случае за дело взялся именно художник. В самом этом факте нет ничего дурного, театральные художники в последние годы вообще много чего о себе думают, и небезосновательно. Но в данном случае «один за всех» не повлекло за собой «все за одного» — добротная, но вполне стандартная в театральном деле конструкция раздвижных стен-ширм лишь маркировала зоны присутствия действующих лиц на сцене, но не предлагала никаких драматургических идей, в которые могли бы вписаться работы солистов. Последние не просто бродили, а болтались по сцене на отведенных для них пятачках, игнорируя соседство друг с другом с анекдотичной противоестественностью, а то и просто стояли и маялись, не зная, чем себя занять. Госпожа Байвотер просто ничего для них не придумала.
Хористам тоже не досталось серьезной работы: вышли, встали, спели, ушли. Разве что хору солдат пришлось поднатореть в строевой подготовке, вертясь направо-налево-кругом, разоблачая этой нелепостью беспомощность режиссера.
На все три с половиной часа действия нашлась лишь одна приличная мысль, в чем-то даже провокативная для Петербурга в теперешние ханжеские времена: Мефистофель появляется из кровати Фауста прямо из-под одеяла, видимо, с тем намеком, что принесло его не откуда-то со стороны, а из самого же Фауста, из темных закоулков подсознания.
Но вот вознесение Маргариты в финале — видеопроекция женского тела ползет по заднику снизу вверх — образец несусветной пошлости. Режиссер продолжает верить, что небеса в театре располагаются там же, где когда-то фанерные облака и ангелочки в невинных барочных постановках,— под потолком.
Спектакль получился невыносимо скучным. Допустим, что Изабелла Байвотер намеренно решила изъять все приметы популярной, одной из самых ходовых опер на мировой сцене (известно, что только с 1869 по 1900 год и только в Париже опера прошла более тысячи раз) и проиллюстрировать этой работой пушкинское «Мне скучно, бес!». Но если скучно бесу, почему должно быть скучно зрителям?
Но главное, «Фауст» Гуно сегодня не может быть просто оперой как оперой, которую можно поставить запросто — настроить стены, расставить мебель, развести солистов. Иначе выйдет то, что и получилось у Изабеллы Байвотер: история о парне, который хочет девушку как девушку, а она его — как мужа. Дело, как говорится, житейское, и как-то странно три с половиной часа ломать стулья по этому поводу. Да еще взывать к небесам, заламывать руки, выдавливать из себя слезу или, напротив, демонически хохотать над проделанной пакостью. Уж лучше концертное исполнение — музыка ведь чудесная.
И чудесно донесенная: у Валерия Гергиева было все в порядке и с оркестром, и с хором, а настоящая отрада — слушать Ирину Чурилову (Маргарита), которую мариинский маэстро стал привечать с недавних пор и, хочется верить, не обойдет ее вниманием в будущем. Кроме безупречной техники певица обладает голосом редкой красоты и теплоты, впрочем, как и мощи, когда это требуется. Дмитрий Воропаев (Фауст) и Аскар Абдразаков (Мефистофель) сработали тоже убедительно, но не сложились как ансамбль: если первый переусердствовал в форсировании звука, то второму, напротив, энергии недоставало. Но у всех троих мало что вышло с актерской игрой, что, однако, не стоит ставить в упрек именно им — невнятность режиссерской работы заметно обезоруживала солистов, складывалось впечатление, что им так и не объяснили, «на кой бес нам этот стресс».