Владимир Павлов был переводчиком Иосифа Сталина. К концу войны он уже считался тем редким человеком, к которому вождь относился по-отечески; его словами говорили союзники на Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференциях.
Дипломатическая карьера Владимира Павловича закончилась сразу после смерти Сталина: он ушел из комиссариата иностранных дел и возглавил издательство "Прогресс". Персональный пенсионер Павлов умер в 1993 году. О неизвестных подробностях его биографии рассказывает его жена НАТАЛЬЯ ПАВЛОВА.
Когда Сталин первый раз услышал, как Павлов переводит с английского — а это было на экзамене в ЦК ВКП(б),— он подошел к молодому переводчику и расцеловал его. Потом, естественно, подошли целоваться все остальные присутствующие. Эта сцена может показаться странной только сейчас, а тогда переводчиков не существовало как таковых. А мой муж владел английским и немецким в совершенстве — изучал их с детства. Значительно хуже, но знал и французский, и испанский. На переговорах Сталин предпочитал пользоваться услугами тех, кто не только знал язык, но и хорошо разбирался в обсуждавшихся вопросах. Поэтому Владимир Николаевич был не просто переводчиком Сталина и Молотова, но возглавлял второй европейский отдел и был членом коллегии НКИДа.
Павлов был очень красивым мужчиной, при этом был добрый, замкнутый и даже зажатый, поскольку прекрасно знал, в каких условиях работает. Конечно, Сталина он побаивался. В конце 30-х годов посадили его дядю. Конечно, никто не знал — за что.
А пригласили его в апреле 39-го года в ЦК ВКП(б) на экзамен по языку — а он тогда только закончил энергетический институт по специальности инженер-теплотехник, собирался поступать в аспирантуру. Вызов был совершенно неожиданным — кто, откуда узнал о его знании языков. Он ехал туда ни жив ни мертв. Вот там, на этом экзамене, оказался Сталин и произошла эта сцена с целованием.
Павлов знал, что Сталин к нему относится лучше, чем к другим. На всех фотографиях Владимир Николаевич оказывается в центре внимания, всегда чуть позади Сталина. Это не потому, что фотографы так засняли,— Владимир Николаевич всегда, увидев фотографа, отходил в сторону или прятался за спину Сталина. Но генсек всегда сам тянул его за рукав в кадр. И это не было просто жестом — действительно, отношение Сталина к Павлову было в полном смысле слова отеческим. Когда советская делегация в 43-м году ехала в Тегеран, в поезде произошел странный эпизод. В одном купе — Сталин, Берия и Павлов. Тут Берия начинает говорить по-менгрельски со Сталиным. Владимир Николаевич, конечно, ничего не понимает, глазами хлопает. Сталин по-русски закричал на Берию: "Прекрати разговор на этом языке, ты же понимаешь, что рядом сидят люди, которые не понимают его, это же некультурно". Когда я говорю, что Сталин относился по-отечески — надо понимать, что, конечно, это в определенных рамках. Сталин, например, никогда не интересовался, как живет семья Павлова, хватает ли ему денег, как он себя чувствует? Но он ведь и своей-то семьей не интересовался...
Молотов относился к Павлову более чем прохладно. Когда НКИД еще был на улице Воровского, Молотов, распекая Владимира Николаевича, который только-только пришел к нему работать, говорил: "Ничего вы не умеете, ничего не знаете, да вас лучше направить в дом напротив". В этом доме находился НКВД.
Сталин был гипертоник — у него только к позднему вечеру нормализовывалось давление, поэтому так поздно он работал. Да еще и любил часа в три-четыре ночи созвать какую-нибудь компанию, чтобы расслабиться. Муж очень часто бывал на таких кремлевских и дачных посиделках. Именно на них Хрущев как-то и плясал гопака. Каждый раз Берия садился рядом с Владимиром Николаевичем и наливал ему стакан водки. Но Павлов не пил вообще: у него были камни в почках. Владимир Николаевич просто накрывал ладонью свой стакан, показывая Берии, что пить не будет. Но Берия его подзуживал: "Все пьют — и ты пей". Сталин в такие моменты заступался за него: "У нас никто никого не принуждает, если не хочет — пусть не пьет".
Знаю один случай, когда Павлов позволил себе вступить в спор со Сталиным. Черчилль приезжал в Москву в 1942 году несколько раз. На всех этих встречах переводчиком был мой муж. Когда закончилась одна из таких встреч в Кремле и Черчилль со свитой ушел, Сталин подозвал Владимира Николаевича и сказал: "Ты неправильно перевел то, что сказал Черчилль". Павлов был мягким человеком, но тут он вдруг начал спорить со Сталиным. Тогда ведь никто не мог себе позволить так разговаривать с ним. Но Павлов пытался объясниться: "Нет, товарищ Сталин, вы же слышали: переводчик Черчилля Бирс сказал, что я все правильно перевел". В этот момент Берия вошел в дверь, подошел к Сталину и просто спросил: "Ну что, посадим?" — "Тебе бы все сажать и сажать. Ты всех готов посадить. С кем работать будем?" — ответил Сталин. Никаких последствий для мужа этот эпизод не имел.
Самой трудной, по рассказам мужа, была первая Тегеранская конференция. От Черчилля и Рузвельта надо было добиться не то чтобы открыть второй фронт, нужно было хотя бы наметить какие-то сроки. Сталин любил точность, он вообще был очень педантичным человеком. Он поставил вопрос ребром: мол, когда? Рузвельт и Черчилль как-то все перемигивались друг с другом и в конце концов сказали: "Мы не готовы к тому, чтобы назвать точные сроки". Тогда Сталин поднялся со своего места, пошел к двери и, не оборачиваясь, громко сказал: "Нам нечего тут делать, у нас война". Переводчики Рузвельта и Черчилля им это перевели, а Павлов запнулся — переводить или нет? — и, так же как Сталин, не оборачиваясь, громко произнес эту фразу по-английски.
На Ялтинской конференции на одном из обедов Сталин поднял тост за труд тех, кому приходилось выступать в роли переводчика на трудных переговорах в верхах. Он сказал: "Сегодня, как и раньше, мы, три руководителя, встретились друг с другом. Мы говорим, едим, пьем, а тем временем наши три переводчика должны трудиться, причем труд их — нелегкий. Мы доверили им передавать наши мысли, и им некогда ни поесть, ни выпить вина". Затем обошел стол, чокаясь с Артуром Бирсом, который переводил для Черчилля, с Чарльзом Боленом, переводчиком Рузвельта, и Владимиром Павловым. В тот же вечер Черчилль вручил Павлову орден Британской империи "За Бога и империю".
По свидетельству другого участника Ялтинской конференции, Павлов проявил себя там не только как отличный переводчик, но и как человек невероятной выдержки. На обеде руководителей союзных держав Павлов, как всегда, сидел за спиной Сталина. На десерт в честь английских гостей был приготовлен какой-то особенный пудинг. Один из официантов, проходя мимо Сталина, потерял равновесие, и весь пудинг обрушился на Павлова в тот момент, когда он переводил очередную фразу Сталина. Павлов не только не дрогнул в прямом смысле слова, он договорил фразу и, как ни в чем не бывало, продолжал перевод дальше. Именно этот эпизод потряс Черчилля. И, как все поняли, именно поэтому Павлов получил британский орден.
Владимир Павлов, конечно, был настоящим сталинистом, относился к Сталину с искренним уважением и очень переживал, что после смерти на него был вылит ушат грязи. В общем, отношения к Сталину муж не переменил и после ХХ съезда партии. Да, после смерти Сталина от Павлова ушла его первая жена. Она боялась, что ее могут репрессировать за то, что ее муж был переводчиком Сталина.
Записала НАТАЛЬЯ Ъ-ГРИДНЕВА