Выставка искусство
В "Рабочем и колхознице" показывают "Венеру Советскую", замечательную выставку Русского музея, в несколько сокращенном виде импортированную из Петербурга в Москву. МВЦ "Рабочий и колхозница" с нынешнего года входит в музейно-выставочное объединение "Манеж", которое возглавила Марина Лошак: отныне внутри многоэтажного постамента мухинских колоссов обещают делать выставки сугубо музейного качества. Дебют порадовал АННУ ТОЛСТОВУ.
Пусть пять лет назад на выставке в Русском музее экспонатов было больше, зато теперь хорош выставочной зал — он составляет выразительный контраст с наполняющей его экспозицией. Наверху снаружи — одна советская богиня, титаническая Колхозница, что в трудовом и феминистском порыве ни на шаг не уступает титаническому Рабочему. А внутри — совсем другая, "Венера Советская". То есть она, конечно, тоже выступает в ипостаси ударницы физического или интеллектуального труда, "Метростроевки" или "Вузовки", как у Александра Самохвалова. Но по тому, как соблазнительно обнажены торсы самохваловских метростроевок и как того и гляди лопнет кофточка на полной груди вузовки, видно, что в этих шедеврах двоемыслия готовность к стахановским подвигам органично сочетается с официально дозволенным разумным гедонизмом.
Жаждущие подвигов могут сразу бежать на самый последний этаж — там выставлен преимущественно довоенный советский плакат, зовущий женщину "за штурвал комбайна, за руль трактора" и вообще на борьбу с урожаем. Случается, что Венера Советская предстает в амплуа Богородицы, как в "Материнстве" Климента Редько, где за плечом иконописной мадонны на подоконнике стоит как бы вместо Святого Духа фигурка красноармейца в шинели, и тогда заголеннная грудь не выглядит обнаженной натурой. Однако большинство Венер, лежащих, сидящих, стоящих, полу- и совсем раздетых, лезущих в ванну и ныряющих в озеро, это именно ню — в живописи, графике или скульптуре. Обнаженная натура, даже когда она прикрывается спортивным трусами, целомудренным купальником и образом советского физкультурника. Коль скоро говорить об иконографии, то из всех типов античных Венер наша, Советская, выбрала два: Каллипигу, Прекраснозадую и Анадиомену, Из моря выходящую.
Абсолютное торжество чувственности — будь то мучительно умирающий, прикованный к постели жизнелюб Борис Кустодиев или полная сил, но сдержанно-глубокомысленная молодежь из учеников скульптора Матвеева, ироничный эротоман Владимир Лебедев или простодушная сладострастница Татьяна Маврина, жирно-масляный соцреализм Ильи Машкова и Петра Кончаловского или фресково-сухой соцавангард "Круга художников". Разве что Казимир Северинович Малевич в своих поздних сезанно-аналитических "Купальщицах" выше всех этих глупостей, бедный. Торжество чувственности, почти свободной от идеологических предписаний, этюдной и эскизной, благо рисование с обнаженной натуры оправдано академической традицией, а если кого и сажали за порнографию, так то фотографов вроде великого Александра Гринберга. Чувственности, надеющейся, приникнув к лону, отсидеться в будуаре.
Выставка состоит в основном из произведений 1920-1930-х и сделана по фирменному рецепту Русского музея — сочинение на заданную тему, не омраченное премудростями истории, искусствознания или же, что напрашивалось в данном случае, гендерных исследований. Мы не узнаем тут, к примеру, как в соответствии с постановлениями партии и правительства по поводу полового вопроса трансформировался прекрасно-доблестный физкультурный идеал. И почему "Спор об искусстве" — махина три с половиной на четыре метра соцреалиста-стилизатора Василия Яковлева, изобразившего группу явно преуспевающих академиков АХ СССР в просторной мастерской, которая представляет собою настоящий барочный натюрморт с парчой, коврами, вазами, сребром и златом, гипсами и антиками, где прямо на куче этого снейдерсовского барахла восседает пышнотелая рубенсовская натурщица,— вызвал такой скандал в 1946-м. Нам предлагают просто любоваться и наслаждаться, как, вероятно, любовались и наслаждались в процессе мастера советского искусства, где-то в другом месте уже выполнившие положенные партзадания — увековечившие эпоху, воплотившие чаяния и выразившие дух — и сейчас здесь, на досуге, решающие свои личные и формальные задачи. Налюбовавшись хрупкой и беззащитной наготой в интимной атмосфере камерных залов постамента под ногами 185-тонных 25-метровых стальных людей, думаешь, насколько удачным вышло это сопряжение. Снаружи — мухинские гиганты, homo politicus по вдохновению, по убеждению и при исполнении, внутри же — островок Кифера, где этот homo позволяет себе снять мундир и немного побыть самим собой. Невольно получился рельефный образ времени — не только 1937-го, когда "Рабочий и колхозница" вознеслись на пьедестал.