Фестиваль танец
В Культурном центре ЗИЛ Staatstheater Tanz из Брауншвейга показал спектакль своего руководителя Яна Пуша "Ahead", сделанный в лучших традициях немецкого танцтеатра. В хитросплетениях метафор, хореографических изобретений и тупиковых вопросах разбиралась ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Благодаря году Германии в России (а стало быть, содействию Культурного центра имени Гете, Минкульта РФ и департамента культуры Москвы) 12-й международный фестиваль театров танца ЦЕХ получился наполовину немецким. Ключевым пунктом этой части программы стал приезд Танцтеатра из Брауншвейга в полном составе. Шестнадцать человек, ангажированных два года назад Яном Пушем, новым руководителем старинной труппы, представили его спектакль "Ahead" — полуторачасовое исследование на тему детерминированности и свободы воли, в котором текст, хореография и режиссура сплетены в неделимое целое. Четко выстроенный, очень логичный и совершенно иррациональный "Ahead" воздействует на разум и чувства с одинаковой мощью. Он выглядит идеальным образчиком классического немецкого танцтеатра — куда более совершенным, чем поздние постановки легендарной Пины Бауш или спектакли ее преемницы Саши Вальц, которые видела Москва в последние годы.
Действие начинается в палатке-шатре: пятеро путешественников, одетых как выехавшие в Египет англичане времен Агаты Кристи, обнаруживают, что это вовсе не то место, куда они стремились попасть. Дискуссия о том, что следует предпринять, моментально соскальзывает в абсурд не только по содержанию разговора, но и по его форме. Героями, как марионетками японского театра Бунраку, манипулируют ожившие тени — одетые в черное артисты, казавшиеся до начала разборок тюками или пнями, на которых отдыхали вымотанные путники. Весь темный, скрытый от человека мир (будь то импульсы подсознания или нейронные процессы в мозговых клетках, эзотерические учения или мистические откровения — словом, то, что невозможно осознать и проконтролировать) Ян Пуш умудрился вытащить на свет, придав ему материальную сценическую форму.
На слепяще-светлой сцене, ограниченной полушарием белых панелей (сценограф Гелке Гайкен), хореограф ставит гигантский — по меркам танцтеатра — танцевальный фрагмент на музыку Баха: 16 артистов в черных париках-каре и черных же лохмотьях заполняют стерильное пространство тонко просчитанным хаосом движений. Техническую отмычку к этому импульсивному, отчаянно резкому танцу, полному непредсказуемых прыжков и падений, подобрать не удается. Только уверишься, что все основано на "изоляции" (это когда ноги, руки, шея, хребет взбрыкивают, как им вздумается, как бы независимо от воли танцующего), как тут же возникают эпизоды почти джазовой органичности, связывающей все части тела артистов единым импульсом и эмоцией. Только глаз зафиксирует логику перемещений и взаимодействия фигур, как в момент все законы рушатся — игра продолжается по новым правилам, которые еще только предстоит разгадать. Комбинаций, единых для всех танцующих, нет в принципе: одновременно разрабатываются четыре-пять хореографических тем — в разных ракурсах, с разными точками отсчета, в разных концах сцены. Это дивное, но грозное движение завораживает как исполинский калейдоскоп с неограниченным набором узоров.
Абстрактно-хореографическую метафору иррациональности Ян Пуш дополняет весьма метафорами вполне иллюстративными. Красавица в бальном туалете тщетно скребет ногами посреди сцены: длинный шлейф платья, конец которого за кулисами держит чья-то железная рука, не дает ей сделать ни шагу. В акробатическом дуэте ловкая и прилипчивая, как муха, девица, перелетая с головы на ключицу, на голень, на шею своего партнера, вынуждает того искривлять и ломать свое тело, как ей заблагорассудится. Толпы людей кутаются в белые пуховики, как в облака снов, и, вконец запутавшись, тушками падают на землю, тщетно пытаясь разглядеть в сценическом поднебесье значение сновидений. На корпоративном торжестве разудалый ведущий принуждает застенчивую сотрудницу сказать речь, раздевая ее до исподнего под пристальными взглядами присутствующих,— и жгучий стыд, который испытывает бедняжка, ощущается почти на физиологическом уровне.
В финале отвертеться от самоанализа не удается никому. Конферансье-трансвестит, паясничая, задает публике задачку: мчится поезд без тормозов и управления, на одном пути пятеро дорожных рабочих, на другом — дряхлый старикан, вы — стрелочник, у вас пять секунд для принятия решения. Условия варьируются: на другом пути — целующиеся влюбленные, нобелевский лауреат по медицине, многодетная семья. Делать внутренний выбор под издевательское покачивание тросточки наглого фигляра становится все труднее, напряжение в зале растет, и лишь дилемма "трое детей против Меркель--Обамы--Путина" разряжает накаленную атмосферу дружным хохотом зала.