Премьера кино
До российских экранов партизанскими тропами добрался фильм Сергея Лозницы "В тумане". За полгода, прошедшие с дня каннской премьеры, его лучше рассмотрел АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Такая возможность была: фильм показывали в Иваново и Плесе (на фестивале памяти Тарковского), в Одессе и еще в разных местах, и почти каждый раз, попадая в новый контекст, он затмевал конкурентов, даже очень талантливых — не только своим мастерством, но и зрелостью авторского высказывания. Сергей Лозница, достигнув высот как документалист, пришел в игровое кино не мальчиком, но мужем. Ему можно бросать перчатку, ненавидеть, что многие и делают, его невозможно вовлечь в какой-либо клан или группировку, сделать своим — и это неприятно. Ведь все так или иначе приручаются, зачем нужны исключения — такие вот колючие ежики в тумане?
Фильмы Лозницы тоже неприятны: есть в них некая брезгливость, высокомерие и какой-то потусторонний холодок, иногда переходящий в горячечный жар, озноб. Кажется, зная это мнение о себе, на сей раз он сделал кино, безупречное во всех отношениях. В смысле температуры тоже: она не на уровне вечной мерзлоты, но и не обжигает, как "Счастье мое". В основу новой ленты положена одноименная повесть Василя Быкова — первого автора, начавшего демифологизировать партизанское движение, но тем не менее прочно вписанного в советскую, даже школьную систему ценностей, а совсем недавно (это почти совпало с премьерой "В тумане" в Минске) реабилитированного батькой Лукашенко. Лозница берет классический сюжет Быкова как артефакт и идет дальше: показывает, что "справедливая война с врагом" существует только в плохих учебниках, а на деле она неизбежно превращается в войну гражданскую, внутреннюю, в войну людей чести и людей сытого желудка, в войну за то, чтобы сохранить или похоронить человеческое достоинство.
Памятный партизанский эпизод из фильма "Счастье мое" (кстати, в свое время рассказанный режиссеру не кем иным как самим Быковым) стал конспектом новой картины. В ней с присущей стилю Лозницы холодной аналитичностью исследуются горячие проблемы выбора, которые ставит перед тремя героями фильма — Буровым, Войтиком и Сущеней — война. Все выросли в одной стране, по сути, в одной деревне, но у каждого свое понимание правды — до такой степени отличное, что, кажется, они мыслят и говорят на разных языках. Войтик, внутреннее готовый к предательству, если надо спасать свою шкуру, искренне не понимает Сущеню, для которого жизнь с опороченной репутацией не представляет никакой ценности. Сущеня (первоклассная работа Владимира Свирского) — духовный родственник Сотникова из другой повести Быкова и поставленного по ней Ларисой Шепитько фильма "Восхождение". Иностранные критики в Канне усмотрели связь картины Лозницы и с другими шедеврами советского кино — прежде всего с "Иди и смотри" Элема Климова. Это так, и все же перед нами произведение другого типа автора и другой эпохи — когда нет нужды нейтрализовывать идеологический прессинг мессианской истовостью или религиозной взвинченностью.
В спокойной и жесткой, без истерики и без риторики, постановке вопроса морального выбора, в строгости и аскетизме деталей, в невозмутимом ритме монтажа ощущается новая ступень зрелости, взятая кинематографом. В том, что ее достиг режиссер — родившийся в Белоруссии, учившийся в Киеве и Москве, живущий в Германии, снимающий в России, на Украине, в Латвии, в копродукции с Голландией,— есть закономерность. Дело в том, что многим россиянам, сколько бы они ни ездили на фестивали и ни смотрели умных фильмов, европейский менталитет так же чужд и непонятен, как Войтику — моральный императив Сущени.
Когда Советский Союз был закрытым государством с тоталитарной системой, в нем сформировался метажанр "военно-патриотический фильм", а внутри жанра шла борьба казенного официоза и воспаленного личного высказывания. Теперь все это потеряло актуальность. Схватка идеологических и военных машин видится на расстоянии совсем иначе, чем вблизи: на первый план выходит общее в поведении людей и целых народов, инфицированных ксенофобией, страхом перед чужим. Разумеется, Лозница не первый, кто заговаривает об этом, но он один из первых на постсоветской территории, кто не знает не только цензуры, но и самоцензуры и табу устанавливает для себя сам. Поэтому столь многого ждешь от его нового проекта, тема которого — Бабий Яр — грозит испугать не только любого нашего режиссера, но и многих западных. "В тумане" может послужить конспектом для этой большой работы, ведь у бывшего математика Лозницы все развивается по закону геометрической прогрессии.