Главную русскую оперу в Михайловском театре в Санкт-Петербурге ставит знаменитый украинский режиссер Андрей Жолдак. Не в обиду солистам, дирижеру Михаилу Татарникову и музыкантам оркестра будет сказано, но именно фамилия постановщика привлекает к премьере повышенное внимание наблюдателей. Жолдак — такой режиссер, что при упоминании его имени редко кто из видевших прежде его работы остается равнодушным. У одних радостно екает сердце — уж он-то устроит опять что-то невиданное, тревожное и энергичное, другие поджимают губы — ну ясно, опять выпендреж и надругательство над благопристойностью.
Свой закономерный приход на оперную сцену заслуженный "анфан террибль" даже и не поймешь какого — русского, украинского, немецкого (Жолдак живет в Берлине) или финского (много ставит в Финляндии в последние годы) — театра осуществляет со второй попытки: еще два года назад режиссера пригласили поработать над "Жизнью с идиотом" Альфреда Шнитке для Михайловского театра. Однако спектакль был закрыт за два месяца до начала репетиций, формально — по производственным причинам. Хотя в народе шептались, что просто на театр косо посмотрели новоявленные ревнители благочестия из Смольного, и Владимир Кехман этого взгляда не выдержал. Если и так, то смольненские пуристы страшно просчитались: одно дело, если патентованный возмутитель спокойствия ставит и без того "сомнительную" современную оперу — ну осквернит один осквернитель другого осквернителя, туда им всем и дорога, и совсем другое — если на афише значатся сакральные имена Пушкина и Чайковского.
Как бы то ни было, но момент для прихода Андрея Жолдака в оперу выбран — надо отдать должное Кехману ("Евгений Онегин" в репертуаре, говорят, был давней мечтой директора) и его советникам — очень удачно. В прошлом режиссер Жолдак весьма свободно обращался с достававшимся ему материалом — как литературным, так и актерским. Именно в свободном полете его фантазии, в стремлении словно подложить взрывчатку под те прозаические или драматургические тексты, которые он брал за основу, и бабахнуть так, чтобы мало никому не показалось, многие видели одно из основных достоинств режиссуры Жолдака. Те, кто давно предрекал режиссеру неизбежный роман с оперными подмостками, ссылались на то, что его насыщенные визуальными образами и выплесками просто-таки вулканической энергии спектакли построены по законам симфонизма. Но все-таки режиссер, способный накануне премьеры взять и переставить местами акты своего спектакля (отчего спектакль, признаем это, только выигрывал) представлял для музыкального театра серьезную опасность.
Фото: Николай Круссер
Но с некоторых пор Жолдак стал меняться — и это очень заметно по его последним работам в Финляндии, "Анне Карениной", "Дяде Ване", "Вишневому саду". Фантазия его, по-прежнему причудливая и дразнящая воображение, не знающая стыда и не боящаяся упреков в непоследовательности, никуда не делась, но теперь режиссер пытается примирить ее с нарративом и заданной тем или иным автором системой координат. Многим радикальным поклонникам жолдаковского театра кажется, что режиссер совершает жертвоприношение норме — и они испытывают разочарование. Но для оперы такое смирение перед заданностью рамок должно оказаться благотворным: режиссерская энергия никуда не денется, но варварского разрушения музыкальной драматургии, которое обернулось бы коллапсом всей затеи, теперь не произойдет. Режиссер признается, что хочет поставить психологический спектакль — пусть и с прорывами в метафизические бездны.
Сказанное, разумеется, не означает, что Жолдак вдруг возьмет и поставит что-то диетическое. Тем более что официальная петербургская культурная диета в последние месяцы неудержимо тяготеет к пресным просвиркам. Жолдак же рассуждает следующим образом: "Музыка этой оперы очень сексуальна. Многое в ней идет от той приватной части жизни Чайковского, которую он скрывал в свете, но не мог утаить в творчестве: художнику не уйти от себя. Партитура "Онегина" — как большой темный лес, в котором только что прошел дождь, и капли воды остались на листве деревьев. Каждый такт музыки Чайковского пропитан этой влагой, эротизмом, нежностью, и я постараюсь передать эту чувственность".
Пространство спектакля, как обещают, будет казаться привычным и узнаваемым — сюрпризы начнутся не сразу. Но в том, что они случатся, сомневаться не приходится, потому что в качестве сценографа к работе привлечена Моника Пормале из Латвии. Прославившаяся сотрудничеством с Алвисом Херманисом, она впервые работает с Андреем Жолдаком (в каком-то смысле антиподом Херманиса), и этот неожиданный союз прибалтийской сдержанности и рациональной иронии с варварской, неудержимой и бескомпромиссной режиссерской стихией, будем надеяться, сулит зрителю немало "открытий чудных".
Санкт-Петербург, Михайловский театр, 26, 27, 28 октября, 19.00