Премьера театр
Московский театр "Сатирикон" открыл сезон премьерой спектакля "Умереть от любви" по пьесе "Ромео и Джульетта" в постановке художественного руководителя театра Константина Райкина с участием его учеников — студентов Школы-студии МХТ. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Приглашение в "Сатирикон" вызвало легкое ощущение дежавю — Константин Райкин, кажется, уже ставил у себя в театре "Ромео и Джульетту"? Впрочем, 17 лет — достаточной срок, чтобы не быть уверенным в том, что память не подводит: действительно, ставил, но в прошлом тысячелетии, в середине 90-х годов. Вообще, поколенческий "шаг" в театре — особенно если говорить о молодых актерах — гораздо короче, чем в человеческой жизни. Те, кто играл главные роли в той версии, теперь уже, можно сказать, почти мастера. Что же касается мастера бесспорного, самого Константина Райкина, то он в новое тысячелетие принес не только свою увлеченность пьесой Шекспира, но и убеждение (не раз подтвержденное собственной практикой), что молодых актеров нужно рано выпускать на сцену, потому как театр — дело яркое и энергичное. Судя по всему, скоро у учеников Райкина дистанция между классом и сценой станет еще короче, как в переносном, так и в прямом смысле: на открытии сезона худрук объявил, что намерен открыть при "Сатириконе" собственную театральную школу.
Дабы у историков будущего (не только ведь для того, чтобы афиша выглядела зазывной) не возникло путаницы, нынешнюю версию шекспировской трагедии назвали иначе — "Умереть от любви". Что касается обычных зрителей, тем более молодых, то им спектакль с чем бы то ни было сравнивать нет нужды, у театрального же обозревателя со стажем есть архив, от которого не оторвешься. Как писал ваш обозреватель в "Ъ" в 1995 году, "первый акт спектакля решен в карнавально-комедийном, жизнерадостном ключе". В принципе то же самое можно сказать и о новой версии. Но если раньше зрители видели словно срисованную с рекламной открытки летнюю и солнечную Верону, то теперь атмосфера изменилась — мы видим что-то вроде окраины современного мегаполиса и овраги, стилизованные знающим толк в дизайне художником Дмитрием Разумовым под треки для скейтбордистов.
Внешняя праздничность ушла, и витальность, которой наполнен мир, теперь иная — закон сохранения энергии, конечно, соблюден, но изменились скорости. Бал похож на модное костюмированное "пати". Персонажи выкатываются на сцену на самокатах и велосипедах, делают немыслимые виражи на выгибающихся вертикалями поверхностях — и пулей улетают обратно. Где-то рядом, оказывается, расположен парк развлечений, и за раздвижными кулисами открывается конечная станция американских горок. Захватывающий дух аттракцион оказывается адской машиной — в одной из капсул улетает в небо точно в небытие несчастный Меркуцио.
Вновь сверяемся с впечатлениями прошлого тысячелетия: как и тогда, Константин Райкин ведет пьесу Шекспира от театральной избыточности первого акта к драматическому лаконизму второго, в котором история неудержимо стремится к смерти влюбленных, и уже ничего — ни приметы времени, ни обстоятельства места — значения не имеет. Когда-то этот переход был обозначен не только темпераментами, но и цветами костюмов, обретавших черно-серую гамму. С тех пор театру стали доступны новые технологии, так что теперь много делается с помощью видеопроекций — ощущение тревоги, пустоты и приближения смерти передается с помощью впечатляющего видеомэпинга: то картинка, сначала похожая просто на потертости бархата, увеличивается и начинает напоминать шеренгу небоскребов, то все пространство вдруг покрывается бутонами белых похоронных цветов.
Визуальных эффектов вообще много: однажды вся сцена превращается в огромную мишень, в другой момент все пространство "заливает" кровь убитого героя. История меж тем ничуть не теряет напряжения, она надежно прочерчена внятными исполнительскими усилиями. Для Константина Райкина любовь молодых героев не возвышенная сказка, а разрушительная стихия, превращающая мальчика и девочку во взрослых людей, страсть, приводящая к несовместимости с жизнью. Конечно, нам не дают позабыть, что все это игра — вроде репетиции актерского хора в прологе или конца первого акта, в котором мы видим коллективный "выход" из притворства. Впрочем, спектакль живет не столько смыслами и рефлексиями, сколько актерскими энергиями.
Илья Денискин и Юлия Хлынина (Ромео и Джульетта на премьере, но есть и другой состав) нелегкое испытание вполне выдерживают, более опытные, в особенности Марина Дровосекова (Кормилица) и Яков Ломкин (Меркуцио), помогают энергию правильно сфокусировать и направить в зрительный зал. Публика не может устоять перед напором — и с радостью сдается: спектакль сделан с размахом, с желанием покорить, убедить и завоевать. Новая работа "Сатирикона" выходит не на рынок режиссерских интерпретаций, авторских деклараций или жанровых рисков, а на рынок демократических зрелищ — и имеет все шансы завоевать там прочные позиции, потеснив многочисленных конкурентов.