Премьера балет
На Новой сцене Большого театра состоялась первая балетная премьера сезона: историческую постановку Баланчина — "Аполлон Мусагет" Стравинского 1928 года рождения — в Москву перенесла Виктория Саймон, полномочный представитель Фонда Баланчина. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА не сразу догадалась, зачем этот балет понадобился театру.
"Аполлон Мусагет" Стравинского Джордж Баланчин поставил в 1928 году для дягилевских "Русских сезонов", и балет 25-летнего автора вошел в историю как первенец неоклассицизма. Конструкция этого новаторского pas de quatre (Стравинский оставил богу трех муз — Каллиопу, Полигимнию и Терпсихору) покоится на староклассических "китах": общие антре и кода, между которыми размещены вариации муз, самого Аполлона и адажио протагониста с Терпсихорой. Кроме этого, чисто танцевального, pas d`action, в балете имеется полупантомимный пролог: сидя на высоком помосте, мать Аполлона Лето в муках разрешается от бремени, после чего на сцене появляется новорожденный бог, спеленутый как младенец. Первые шаги — в прямом и переносном смысле — ему помогают сделать две служанки, они же, вручив лютню, дают первый урок музыки. Вырубка. Свет. Аполлон уже взрослый, экзаменует своих муз, выбирает лучшую — Терпсихору и по зову своего отца-Зевса взбирается на "Олимп" — подмостки в глубине сцены.
Много лет спустя, в 1979-м, когда Аполлона в его нью-йоркской труппе танцевал невозвращенец Барышников, Джордж Баланчин убрал и драматургические, и сценографические подпорки, начав балет сразу с танцев и сократив его название до краткого "Apollo". В Большом театре предпочли первоначальный вариант. Но как только длинноволосая девочка, помещенная на деревянную платформу и освещенная лучом, принялась плавно поводить руками, периодически прикладывая их к животу, бережно мотать головой и опасливо раздвигать ноги в полушпагат, стало ясно, что делать этого не стоило. Мизансцена выглядела так, будто первоклашка выписывает зазубренную формулу из высшей математики, не понимая в ней ни знака. Ученический пролог стал камертоном для всего балета, только исполнители оказались из разных классов школы. Компания подобралась гармоничная по росту, телосложению и пропорциям, но что-либо более воодушевленное о ней сказать трудно.
Премьер Чудин, в прошлом году перешедший в Большой из музтеатра Станиславского, отличается чрезмерной старательностью, граничащей с инфантилизмом: кажется, что он постоянно сдает экзамен на право занимать то место, которое ему досталось в балетной иерархии. В "Аполлоне Мусагете", как ни старался артист выглядеть зрелым, уверенным в себе мужем, самым убедительным оказался момент, когда бог-младенец открывает рот в беззвучном крике — зов о помощи получился очень натуральным. Выпутавшись из пелены, Семен Чудин остался скованным: все свои па, даже простые проходки по сцене, он совершал опасливо, будто двигался по тонкому льду. Со школярской тщательностью танцовщик фиксировал позы в больших прыжках, осторожно, боясь сорваться, брал форс на вращениях, но при этом допускал детские ошибки: то косил, то "бросал" подъем в простейших сисонах. С музами этот Аполлон держался с почтительной предупредительностью, как тинейджер, которого старшеклассницы впервые допустили в свой круг.
Впрочем, Анну Никулину (Полигимния) я бы в старшие классы не определила. Ведущая балерина Большого отличалась такой неуверенностью движений, что, казалось, могла упасть на ровном месте. С неподобранной спиной, рыхлыми ногами и разваливающимися позами она еле успевала за музыкой; а необходимость во время вариации постоянно держать палец у рта (у балерины получалось — у носа) делала ее танец почти аварийным — при подобном отсутствии координации требовать точных остановок в арабеск после двойных пируэтов почти бессердечно. Анна Тихомирова, напротив, отличалась избыточной веселостью и энергией, отчего вариация Каллиопы, в которой муза то сгибается, чтобы набрать воздух в легкие, то выстреливает арабеском, открывая рот в поэтическом раже, приобрела несколько курьезный вид: казалось, что девушку мучают колики, она отчаянно зовет врача, а когда отпустило — посмеивается над собой. Танцевала артистка сильно и уверенно, но слегка топорно — в манере выпускниц, избалованных вниманием учителей.
Достойнее всех выглядела самая юная — Ольга Смирнова, питомица Академии Вагановой, работающая в Большом всего второй год, но уже обретшая балеринский апломб. С этим апломбом она "подправила" в духе академизма неудобные ей новаторские па Баланчина: сократила амплитуду глубоких растяжек, смягчила противоход округлых рук и линейного прыжка-жете. Впрочем, стильная невозмутимость и чистота линий этой Терпсихоры отчасти компенсировала балеринское самоуправство.
Вопрос, зачем Большому театру ставить "Аполлона Мусагета", имея в репертуаре несколько балетов Баланчина, еще не доведенных до нужной стилевой кондиции, звучит почти риторически. Ответ напрашивается утилитарный: чтобы занять своего американского премьера Дэвида Холберга, пока не нашедшего в Большом собственной репертуарной ниши. Но американец сломал ногу и не вернулся к началу сезона, и гениальный "Аполлон" достался местной молодежи в качестве учебного пособия.