Момент истины на ста

Легкая атлетика

Состязание, которое является, несомненно, самым коротким, но и, может быть, самым ярким среди спортивных шоу, выиграл главный среди спортивных шоуменов. Про Усейна Болта говорили, что в Лондоне его наконец побьют на 100-метровке, а он пробежал ее так, что у соперников — даже притом что практически все они прыгнули выше головы — не было никаких шансов догнать великого ямайского спринтера. За тем, как Болт устанавливает олимпийский рекорд — 9,63 сек.— в центральном виде легкоатлетической программы Олимпиады, наблюдал АЛЕКСЕЙ ДОСПЕХОВ.

Усейн Болт в этом забеге не побил свой собственный мировой рекорд на 100-метровке — до него он не добежал 0,05 секунды. Зато благодаря ему, кажется, был побит рекорд несколько иного рода. Оргкомитет лондонской Олимпиады во всяком случае сообщил, что заявки на приобретение билетов на вечернюю воскресную легкоатлетическую сессию подали 2 млн человек. А Олимпийский стадион, увы, вмещает только 80 тыс.

Это был спектакль, который мир хотел увидеть не меньше, чем, скажем, церемонию открытия Игр. А на некоторых его увидевших, когда они разъезжались поздно ночью по домам, вдруг находило озарение: не был ли его главный актер еще и главным режиссером? Ведь, чтобы 100-метровке превратиться из просто хита в хит невиданного масштаба — платиновый, бриллиантовый, ей до лондонской Олимпиады не хватало одного — интриги. Когда победитель заранее известен, это ведь всегда понижает градус интереса, даже если вы знаете, что имеете реальный шанс стать свидетелем небывалого быстрого бега в его исполнении.

А тут интрига была. Усейн Болт проиграл чемпионат Ямайки молодому соотечественнику Йохану Блейку. Блейк, приблизившийся к его лучшим результатам, в то время как фаворит к ним приблизиться никак не мог, постоянно твердил, что ему плевать на звания и популярность оппонента и он постарается обойти Болта в Лондоне. А американские лидеры — Джастин Гэтлин, Тайсон Гей, судя по обилию интервью с ними в английских газетах, кажется, сами искали журналистов, чтобы доложить: гегемонии Ямайки, гегемонии Болта приходит конец. И тут же публиковались статьи, в которых говорилось, что он не в форме, что плохо себя чувствует, что сенсация возможна.

Господи, как же искусно он всех заманил в эту ловушку! Как здорово все рассчитал! Если, конечно, он вообще что-то рассчитывал. Сам Усейн Болт, уже получив золотую медаль, смеялся, когда его спрашивали про проигрыш Блейку: специально все-таки или нет? Он объяснял, что на самом-то деле не специально и проигрыш был для него, уже, может быть, немножко успокоившегося, слишком поверившего в собственную неуязвимость, таким тревожным звоночком будильника: "Эй, парень, пора просыпаться! Олимпиада на носу". Ну он и проснулся.

А интрига, какой бы она ни была — фальшивой, искусственной или натуральной, прожила еще несколько секунд финала. Усейн Болт, как обычно, стартовал так, словно про то, что стартовать пора, ему сообщил не собственный слух, а посланная из Ямайки телеграмма,— позже всех. И, как обычно, разгонялся он так, словно на шиповки ему надели утяжелители,— то есть медленно. А Блейк, Гэтлин, Гей уже неслись вперед к медалям с сумасшедшей скоростью.

Но к середине дистанции он уже был рядом с ними. А на последних метрах уже казалось, что он единственный, кто бежит спринт. Остальные — это измученные марафонцы на 42-м километре, которым лишь бы дотянуть до финиша. А ведь в этом забеге все, кроме травмировавшегося по ходу него Асафы Пауэлла, также бросавшего Болту, кстати, вызов, также грозившего побороться, выбежали из 10 секунд. А призеры — Блейк и Гэтлин — выбежали из 9,8 сек., показав, таким образом, время, которое можно было бы назвать феноменальным, если бы не необходимость сравнивать его с временем победителя.

В общем, все было, как четыре года назад в Пекине. Вплоть до невидимой стрелы, выпущенной Болтом из невидимого лука на трибуны с дорожки. Вплоть до каскада шуток на самые разные темы, включая кулинарные, который он обрушил на журналистов на пресс-конференции, будто бы тема спорта казалась ему исчерпанной. Вплоть до ответов на вопросы, касающиеся его статуса. В Китае Болт уходил от них, предпочитая скромность словесному самолюбованию. В Лондоне, услышав от кого-то, что теперь-то он первый после Карла Льюиса человек, которому удалось защитить звание олимпийского чемпиона на 100-метровке,— точно безусловная легенда спорта, бросил: "Легендой я, может быть, стану, если выиграю здесь и 200 м".

Разве что заключительные 10 м этого забега не походили на пекинские. Там он демонстративно колотил себя в грудь. Здесь таких вольностей себе не позволил. Оглянулся разок направо-налево посмотреть, где соперники, убедился, что в зоне видимости нет никого,— и все.

И это, конечно, заставило многих думать, что чуть ли не впервые в жизни он пробежал 100 м всерьез, на пределе. А уже потом, анализируя запись его забега, те, кто так думал, все же заметили, что, хотя Болт и не бил себя в грудь, на шаг в клетках, за несколько сантиметров до отделявшей его от очередного триумфа линии, перешел. А цена этого шажка между прочим — около 0,1 сек. А отняв 0,1 сек. от 9,63 сек., получаем тот самый мировой рекорд, без которого обошлось в Лондоне.