В России вступил в силу новый закон "О некоммерческих организациях", который обязывает НКО, получающие финансирование из зарубежных источников и занимающиеся политической деятельностью, регистрироваться в качестве иностранных агентов. Специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова поговорила о новом законе с главами ведущих правозащитных НКО России. Первым на ее вопросы отвечал председатель межрегиональной общественной организации "Комитет против пыток" Игорь Каляпин.
По новому закону об НКО с иностранным капиталом вы должны называться иностранным агентом. Вы с этим согласны?
Этот документ, принятый Госдумой, по ряду параметров и законом называть сложно. Он не вписывается в правовую систему, противоречит целому ряду других норм, противоречит Конституции, противоречит международным договорам РФ. Это какое-то нагромождение несуразностей и нарушений.
А в чем именно несуразности и противоречия?
Начнем с того, что меня больше всего возмущает и делает этот закон для меня абсолютно неприемлемым. Этот закон принуждает меня систематически врать, что я и моя организация являемся иностранным агентом. Иностранный агент — это определенный юридический термин. Это некий субъект, который выполняет чьи-то поручения. Никаких поручений ни я лично, ни организация "Комитет против пыток", которой я руковожу, за 12 лет ни разу не выполняли. И попыток что-то нам поручить ни разу ни от одного донора не было. Почему же я, как предполагается в этом законе, должен подать заведомо ложные сведения в какое-то учреждение Минюста, записаться в какой-то реестр исполнителей каких-то иностранных поручений, мне не понятно. Почему я в соответствии с этим законом должен писать эту заведомую ложь на печатной продукции, почему я должен сообщать эти заведомо ложные сведения гражданам, СМИ, государственным органам, в которые я буду обращаться, мне совершенно непонятно. Это противозаконная деятельность, к которой меня принуждает этот закон. Причем под угрозой каких-то космических штрафов и с перспективой привлечения меня к уголовной ответственности. Это незаконно, это какой-то бандитский наезд. Мне не понятно, что в этом законе имеется в виду под термином "политическая деятельность". Мне не понятно, что в законе имеется в виду под термином "политическая акция". Правовых определений в этом законе нет.
Мы не являемся политической группой и ни разу никуда не баллотировались. Что такое политическая деятельность в данном контексте, не понятно никому, мне в частности. Как это будут применять чиновники из Минюста, как это будут трактовать судьи в судах районного суда, мне тоже совершенно неясно. И самое главное, обратите внимание, это ведь не просто какие-то слова из этого закона — это термины, которые определяют правовые последствия. То есть именно по сформулированным таким образом критериям будут определять, налагать этот миллионный штраф или не налагать. А он является высшей мерой наказания для любой некоммерческой организации. У нас ни одна некоммерческая организация не может заплатить миллионного штрафа.
Мы добиваемся приговоров — наши обвинения в конце концов подтверждаются судебными приговорами. Нам за 12 лет ни разу не предъявляли обоснованных исков о защите чести и достоинства. К нам не было ни одной официальной претензии. И вдруг ни с того ни с сего выясняется, что мы защищаем не российских граждан, а являемся иностранными агентами, то есть выполняем поручения непонятного, неизвестного, не определенного никем принципала из-за рубежа. Причем он даже не назван! Если бы нам хотя бы сказали, что мы — иностранные агенты тех, кто нам деньги дает. Я бы тогда позвонил в посольство США и сказал: "Вот я от фонда Макартуров деньги получаю, а сейчас нам говорят, что мы ваши агенты. Вы среагируйте на это, скажите, что мы не ваши агенты". Но в законе ведь это не сказано, и обратиться некуда. То ли я гондурасский агент, то ли киргизский — куда звонить, непонятно.
Что вы будете делать после вступления этого закона в силу? Откажетесь от иностранного финансирования?
Я, к сожалению, связан многочисленными обязательствами. Юристы нашей организации совершенно официально участвуют примерно в 200 уголовных процессах. Где-то на стадии предварительного следствия, где-то на стадии уже судебного разбирательства. У нас под защитой люди, которые очень серьезно пострадали от незаконных действий должностных лиц, они находятся в больницах, санаториях. Мы им это обязаны предоставить, мы им обещали и не можем отказать.
Тогда придется регистрироваться, как предлагают власти?
Я не могу регистрироваться как иностранный агент, я не могу нарушать закон, я не могу подать заведомо ложные сведения.
А если вы не зарегистрируетесь, Минюст будет применять к вам санкции?
Наверное, будет, не знаю.
Разве это не закреплено в законе?
Закреплено, санкции закреплены четко: штрафы начиная с полумиллиона рублей. Но непонятно, с какой периодичностью их будут налагать, сколько раз подряд их можно налагать. Там также написано, что за неоднократное неподчинение, за злостное неисполнение этого требования меня как руководителя будут привлекать к уголовной ответственности. Тут все понятно. Один раз будут привлекать точно, потому что регистрироваться я не буду. Это абсолютно неприемлемо.
А закрыть организацию могут?
Насколько я понимаю, сначала будет штраф, потом приостановление деятельности до шести месяцев, а потом будет посадка.
Это очень серьезная мера. Наверное, ваши коллеги будут вынуждены зарегистрироваться.
Я надеюсь, что нет. Дело в том, что все-таки большинство организаций работает не только для того, чтобы помочь конкретному человеку, потому что мы помогаем единицам, а масштабы этого явления — я имею в виду пытки — просто гигантские. Мы помогаем каким-то сотым долям процента, но наша основная задача — все-таки помочь государству увидеть проблему. И добиться каких-то изменений на системном уровне. Сделать так, чтоб полиция без мордобоя и пыток научилась работать. Чтобы следственный комитет по тем жалобам, которые поступают на должностных лиц и на сотрудников милиции в первую очередь, все-таки расследование проводил, а не сразу отказывал в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления, как это происходит сейчас в 99% случаев. Чтобы прокуратура все-таки исполняла свои обязанности, и если прокурору, например, положено каждый день бывать в камерах изоляторов временного содержания, то он должен это делать, как в законе написано. А не так, как это прокуроры делают на самом деле: приходят один раз и расписываются за весь прошедший месяц. Вот этого мы добиваемся. И для того, чтобы эффективно этого добиваться, мы постоянно занимаемся юридической практикой. Но все-таки главная цель, повторюсь,— добиться системных изменений. Как мы будем добиваться этих изменений, имея оскорбительный ярлык "иностранный агент"? По-моему, это невозможно.
Каковы результаты вашей работы?
Я могу назвать цифры: на сегодняшний день около 20 млн руб. взыскано с казны РФ в качестве компенсации ущерба здоровью и морального вреда людям, пострадавшим от незаконных действий полицейских. 93 сотрудника полиции привлечено к уголовной ответственности, то есть осуждены за пытки. В отношении 89 из них уже вступили в силу обвинительные приговоры, оставшиеся четверо пытаются приговоры обжаловать. А если последние три года брать, то 10-15 человек у нас садится, я имею в виду сотрудников полиции, по 286-й статье. По каждому из этих дел, прежде чем мы довели их до суда, следственный комитет неоднократно выносил решения о прекращении. Исходя из чего, я могу уверенно говорить, что, если бы наши юристы в этих делах не участвовали, они были бы прекращены, и ни одно до суда бы не дошло. Ну, может, за исключением двух дел, которые и без нас дотащили бы до суда. То есть 91 человек из 93 сейчас продолжал бы служить в полиции. А они преступники.
Вы заявили, что будете подавать в суд по поводу этого закона.
В суд мы, естественно, подавать будем, как только этот закон хоть чуть-чуть затронет наши права. Я сейчас вообще не могу уверенно ничего сказать: закон так написан. Я вообще не могу понять, он ко мне относится или нет? Я не знаю, моя судьба будет решаться на усмотрение местного чиновника? И где, в Министерстве юстиции, наверное? Который то ли позвонит наверх, то ли сам будет этот вопрос решать, непонятно.
Многие задают такой вопрос: "Зачем американцам спонсировать, финансировать российские некоммерческие организации? Они же далеко, им-то какое до нас дело?"
В последнее время нам объясняют, что Америка и вообще Запад проклятый капиталистический — это некое абсолютное зло. Люди не понимают того, что, да, безусловно, в современном мире существует и жесткая экономическая конкуренция, и геополитическая конкуренция, и идеологическая конкуренция. И в общем, у России в частности с Америкой очень много разногласий, наверное, по всем мной перечисленным векторам. Но это не значит, что понимание добра и зла у американцев и россиян разное. У нас почему-то никто не удивляется, что Путин с Обамой обсуждают и заключают договора о совместной борьбе, например, с терроризмом. Все понимают, что терроризм — это плохо. И для Америки, и для России. И есть масса проблем, в том числе и в области экологии, и в области прав человека. Права человека как общечеловеческая проблема и ценность были осознаны после окончания Второй мировой войны, и все международное сообщество договорилось совместно защищать эту ценность. И Америка, и СССР тогда еще, и европейские государства подписали международное соглашение, в котором как раз и обозначили, что по этим вопросам, несмотря ни на какие разногласия, будет всегда взаимопонимание. Появились эти знаменитые документы ООН, Декларация прав человека, появились Хельсинские соглашения. Я не понимаю, откуда вдруг появились эти разговоры о том, что все, что хорошо для Америки, плохо для нас. Более того, у нас Министерство обороны РФ, святая святых, получают гранты, например, на утилизацию ядерного и химического оружия из-за рубежа. Почему-то никто не спрашивает, зачем американцам или европейцам давать гранты российскому Минобороны, они же, мол, далеко, зачем им это надо? Почему-то никто не удивляется, что у нас три или четыре года назад Министерство юстиции РФ стало самым крупным грантополучателем Еврокомиссии.
Интересно.
Там было несколько десятков миллионов евро, которые предназначались на техническое обеспечение альтернативных мер пресечения, электронные браслеты. И у нас до сих пор масса правительственных и околоправительственных организаций получают гранты у той же Еврокомиссии. У того же фонда Макартуров. Но в законе их просто взяли и исключили.
А для чего, как вам кажется, вообще был принят этот закон?
У нас так называемая вертикаль власти стремится к абсолюту. Что такое вертикаль власти? Это когда должностное лицо, чиновник отчитывается только перед своим начальством. Никакого закона, никакого правового поля, никакого гражданского контроля она не предполагает. И мы видим, что все эти попытки каким-то образом учредить гражданский контроль в работе полиции, в контроле за местами принудительного содержания, наталкиваются на агрессию, на отрицание, на саботаж, если не де-юро, то де-факто,— потому что система это отторгает, она по-другому устроена. У нас всем этим людям в погонах, чиновникам объяснено: вы должны выполнять приказ начальника — прямого, вплоть до министра, до главнокомандующего. Что там в каком-то законе написано, это не ваше дело. И любой так называемый гражданский контроль и все остальное — это все с разрешения прямого начальника. И на его усмотрение.
А независимые неправительственные организации, которые в последнее время стали достаточно профессиональными, они мешают, потому что законы, которые в РФ существуют, с этой вертикалью власти никак не согласуются. И мы все чаще заставляем эти законы работать. И получается, что тот же несчастный сотрудник полиции, младший офицер, оперативник, при попустительстве, при подстрекательстве своего начальника выколачивает показания, обеспечивая показатели по раскрываемости, и он был всегда успешным, а потом вдруг его за эту деятельность какие-то правозащитники взяли и посадили на скамью подсудимых, а потом за решетку отправили. И другой оперативник начнет думать, прежде чем выполнять установки начальства. Это нарушает стройность вертикали. И все, что в эту вертикаль встроено, все эти структуры, они раздражены этим крайне.