Бенефис балет
На Новой сцене Большого состоялся бенефис солиста балета Морихиро Иваты: первый штатный иностранец прощался со зрителями и московской труппой, в которой прослужил 17 лет. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Вечер назывался "Чуть помедленнее, кони...". Просить было уже поздно, но ведь 42-летний японец, переселившийся в Россию из фанатичной преданности русскому классическому балету, и впрямь оглянуться не успел, как срок его танцевальной жизни подошел к концу. Страсть к русской ипостаси классического балета возникла по наследству: отец Морихиро Иваты учился у Алексея Варламова — одного из первых миссионеров, прививавших японцам советскую классическую школу. В школе отца Морихиро и встал впервые в пятую позицию, а в 1991-м, в 19 лет, поехал в СССР — доучиваться. Поступил в Московское хореографическое училище в класс Алексея Бондаренко, на следующий год попал в "Русский балет" Вячеслава Гордеева, а в 1995-м, когда руководитель труппы сделался худруком балета Большого, был принят в штат главного театра страны. Попутно брал призы на всевозможных конкурсах, закончив золотой медалью Московского международного.
Ибо Морихиро Ивата был танцовщиком милостью божьей: огромный легкий прыжок, вихревое и при этом стабильное вращение, быстрые ноги с цепким подъемом, русский артистизм, самурайская отвага, японское трудолюбие, превосходная техника. Природа обделила японца только ростом: в академическом репертуаре Большого крошечный танцовщик мог рассчитывать разве что на роли шутов. Безропотно и радостно он танцевал все: затмевая принцев, трюкачил шутом в "Лебедином озере" и "Легенде о любви", сиял Золотым божком в "Баядерке", скакал обезьяной в "Дочери фараона", бил чечетку перуанца в "Парижском веселье", изображал пушкинского Балду, советского беспризорника Ивашку, шекспировского Пэка. Хореографы любили занимать его в своих новых работах: точность текста и актерская самоотдача были им обеспечены.
Добродушного, самоотверженного и в высшей степени порядочного Морика, как назвали Морихиро в Москве, вообще любили в труппе. И потому в его прощальном бенефисе, собравшем аншлаг на Новой сцене Большого, участвовали артисты всех поколений, от гранд-дамы 1990-х Галины Степаненко до малоизвестных кордебалетных юнцов, выступивших в сольном репертуаре. Много (причем не по возрасту легко и здорово) танцевал сам герой вечера. Двухчастный гала состоял из балета "Тамаши", сочиненного Морихиро Иватой на музыку японских барабанщиков KODO, и концептуального дивертисмента, целиком составленного из советской классики. Хиты Вайнонена, Лавровского, Захарова, Голейзовского, Григоровича прослаивались номерами бенефицианта — окончивший ГИТИС Ивата явно рассчитывает реализоваться как балетмейстер.
Замыслы его небеспочвенны: хореография японца по-ремесленному крепка, по-дилетантски чувствительна и поразительно органично вписывается в русло советской традиции — и методологии, и восприятия, и исполнения. Она простодушна, иллюстративна, эмоциональна; любимые публикой лихости (типа больших прыжков и вращений) сочетаются с общедоступными переживаниями — словом, артисты понимают то, что они танцуют (и поэтому делают это с чувством), а зрители — то, что им показывают (и в благодарность горячо аплодируют). Лучшей иллюстрацией такого взаимопонимания оказался номер, поставленный Иватой на песню Высоцкого "Все не так" и исполненный премьером Большого Михаилом Лобухиным. Надо отдать ему должное: телесная энергетика и мощь его танца соответствовала неистовому напору голоса и гитары Высоцкого. Крепкий мужчина с сумрачным темпераментом и мускулистым обнаженным торсом, следуя за текстом песни, опрокидывал рюмку водки, наотмашь крестился, горько мотал головой и лукаво — пальцем, закуривал воображаемую сигарету и шпарил "цыганочку с выходом". Но за этой почти детской наивностью (чтобы не сказать — глуповатостью) хореографии в монологе маячила неподдельная правда национального характера, та смесь истовости и простодушия, обаянию которой трудно противостоять. Так что если кому потребуется изобразить в танце истинно русского человека, можно смело обращаться к японскому балетмейстеру: уж Морихиро-то знает, как это сделать.