Члены арт-группы "Провмыза" Галина Мызникова и Сергей Проворов рассказали Дмитрию Ренанскому об обстоятельствах своего театрального дебюта
"Провмыза" всегда следовала тенденции к стиранию границ между видами и жанрами искусства, но в интересе к театру до сих пор замечена не была. Что изменилось?
Взаимоотношения с театром у нас и впрямь складывались непросто — возможно, в силу знания главным образом российского театрального контекста. Сценическое искусство представлялось нам застывшей формой, в основном из-за невозможности внедрения основных элементов кино- и видеоязыка: ракурса, монтажа, мобильной системы движения взгляда. В какой-то момент мы обратились к опыту западного театра — и оказались чрезвычайно воодушевлены его современным внежанровым состоянием. А потом одним прекрасным осенним вечером мы оказались в Арсенале на лекции будущего куратора "Марева" Ксении Ануфриевой об опере Сальваторе Шаррино "Luci mie traditrici", впечатлились еще больше — и предложили Приволжскому филиалу ГЦСИ сделать совместный оперный проект.
Почему из всех театральных жанров вы остановились именно на опере? Ведь в музыкальном театре главное — человеческий голос, а в прежних работах "Провмызы" он либо вообще отсутствовал, либо использовался сугубо физиологично.
Мы действительно старались избегать работы с голосом — прежде всего потому, что столкновение с актером, произносящим текст, почти всегда оборачивалось для нас головной болью. Опера же прельстила нас своей консервативностью: нам довольно эгоистично захотелось что-то сделать с этой застывшей академической формой. Трудность столкновения с ней — один из сюжетов "Марева", момент творческого садомазохизма всегда был близок "Провмызе".
В театральной практике очень часто приходится сталкиваться с тем, что ставящий современную партитуру режиссер (или художник) элементарно не способен услышать ни композитора, ни тем более его музыку, и в результате получаются увечные спектакли: недотеатр, недоинсталляция, недоопера. Как в этом смысле шла работа над "Маревом"?
Достаточно сурово: мы позволили своим режиссерским амбициям руководить процессом. В оперном театре постановщик все-таки чаще всего ведом музыкой, а мы скорее примерили на себя роль режиссера кино или драмы. Момент диктатуры присутствовал изначально — "Марево" началось с сочинения подробной режиссерской экспликации. Среди прочего в ней содержались достаточно конкретные указания, какого рода музыку мы хотели бы услышать в той или иной сцене спектакля. После того, как сценарий был написан, мы начали искать композиторов, которые могли бы стать нашими соавторами, вписаться в довольно жестко заданную концепцию — переслушали огромное количество новой русской музыки, старались обращать внимание на то, как авторы работают с голосом. Остановились в итоге на Марке Булошникове и Кирилле Широкове — и провели с ними бесконечные часы в разговорах, пытаясь найти точки соприкосновения и понять друг друга. Кажется, это получилось. Обычно в опере именно композитор определяет облик целого, а в случае "Марева" все получилось ровным счетом наоборот — в этом, как нам кажется, и заключается соль проекта.
До сих пор "Провмыза" имела дело в основном с видеоартом и с экспериментальным кино. Какие задачи вы преследуете в своем первом театральном опыте?
Прежде всего стоит заметить, что в "Мареве" мы принципиально отказываемся от видеоизображения как такового: многочисленные примеры использования видеопроекции на сцене кажутся нам примитивными. Формата органичного присутствия видео в театре нам найти не удалось, так что осталось лишь постараться дистанцироваться от отработанных современной режиссурой приемов. В целом же мы стремимся создать новую форму сценического действия, соединив всевозможные жанры и виды современного искусства. Нам хочется найти баланс между запредельной условностью и конкретикой реального — вплоть до тошноты, психофизического переживания. По идее, если все получится, "Марево" должно задавать очень напряженный и тяжелый для восприятия градус — под тяжестью эмоций зритель должен будет испытывать не просто внутренний дискомфорт, но желание уйти, скрыться от увиденного и услышанного.