Конгресс Соединенных Штатов одобрил законопроект имени Сергея Магнитского. Практически нет сомнений, что он будет подписан президентом Бараком Обамой. Обозреватель "Коммерсантъ FM" Константин Эггерт задумался о последствиях этого шага для России и для Америки.
Он не хотел быть всемирно известным, этот тридцатисемилетний аудитор. Он никак не мог себе представить, что из-за него будут обмениваться грозными заявлениями Москва и Вашингтон и что его фамилия станет нарицательной. Все, чего он хотел – это приходить каждый вечер домой к своим детям, играть с ними, ездить в отпуск на теплое море. Каждый раз, когда я представляю себе последние минуты жизни Сергея Магнитского, меня охватывает ужас. Потому что умирать в луже собственной мочи на глазах чужих людей с холодными глазами – совсем не тот исход, на который мы надеемся, когда думаем о нашем смертном часе.
Почему любое расследование этого по российским меркам совершенно непримечательного дела тонет в море бюрократических проволочек, а люди, которых бывшие коллеги Магнитского обвиняют в его смерти, идут на повышение по службе – загадка. То есть, может быть, все эти полковники и налоговые инспекторы совершенно ни в чем не виновны. Но в таком случае стоило провести детальное расследование и представить неопровержимые доказательства их юридической чистоты. Этого не произошло, дело по каким-то причинам откровенно заминают. Теперь это становится и фактором международной политики.
Американцы (а до них британское правительство) постарались смягчить удар для Москвы – они засекретили "черные списки" тех, кому в случае обращения будет отказано в визе и чьи счета (в случае обнаружения ) будут заморожены. Более того, Конгресс Соединенных Штатов отправляет под нож поправку Джексона-Вэника – анахронизм холодной войны, мешавший (правда, несильно) двусторонней торговле. И тем не менее, из Москвы звучат угрозы "симметрично ответить" на вмешательство во внутренние дела.
МИД уже составил свой список американцев, которым будет закрыт въезд на территорию Россию, и который, видимо, будет расширен. Не думаю, что они очень сюда стремились. Российские фигуранты дела тоже, полагаю, переживут без посещения статуи Свободы и Карнеги-холла. То есть практические последствия принятия закона имени Магнитского минимальны. Но в чем-то он намного значимее разногласий по Сирии или споров по поводу американской системы противоракетной обороны.
Трагедия одного человека превратилась в международный символ жестокости российской правоохранительной системы, в моральный приговор, который должен был бы быть вынесен – но не вынесен — в самой России. Символы в политике иногда важнее конкретных интересов. То, что Сергей Магнитский посмертно нашел защиту в Америке, а не на своей родине – болезненный удар по российской власти.