Параллельный город

Как пенсионер Овчинников затмил боярыню Морозову

Наталья Радулова, Боровск, Калужская область

"С утра — ноль! Нет покупателей, и все тут. Одни туристы",— пенсионерка Анна Степановна уже заметила нашу фотокамеру и громко высказывает свое к нам отношение. Да, на этом рынке не так уж многолюдно — пять продавцов пожилого возраста и мы со своей аппаратурой. Норовим снять Анну Степановну и ее коллег на фоне уникальной декорации — стена одного из рыночных зданий расписана в виде старинного фото, таким этот рынок был лет сто назад. Поэтому кажется, что картошка, зелень и саженцы пенсионеров будто бы частично присутствуют здесь, а частично — в том веке. "Сколько стоит огуречная рассада?" — интересуюсь я, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Анна Степановна вздыхает: "Вам же не покупать" — и отворачивается. Устали они тут от любопытных.

В маленьком городке Боровске с туристами все в порядке — автобусы идут сюда один за другим. "Мы боярыню Морозову уморили! — не без гордости объясняет более разговорчивый продавец, дядя Коля.— За то, что раскольницей была, крестилась не так, как велели. Царь ее в яму тут приказал кинуть. В яме она и померла от голода. Перед смертью кричала страшно, просила кусочек калачика. Никто не дал, боялись".

Тем не менее, если набрать "Боровск" в интернет-поисковике, первым делом появляются не картинки с боярыней Морозовой, а дома с необычными фресками. Вроде этого, что на рынке. И путешественники в своих отзывах о них чаще всего упоминают. Боярыня — что? Померла и померла. А чудные картинки вот они, прямо за Анной Степановной. Их в городе более ста. Кажется, что все недеревянные здания ими украшены. Всюду эти порталы в прошлое, благодаря которым современная улица за поворотом вдруг наполняется купцами, извозчиками или воинами Куликовской битвы. Дети стучатся в нарисованные двери. Пожарная дружина 1911 года стоит во дворе своей части, где теперь парикмахерская с вывеской "Стрижки. Креативы".

"Обалдеть! — фотограф снимает и разговаривает сам с собой.— Полный сюр!" Анна Степановна внимательно слушает его бормотание. Мягчеет лицом. "Овчинников это рисовал,— говорит она, будто что-то решив.— Весь город один раскрасил. Сам инженер, а на старости лет вишь что учудил. За рекой живет, по мосточку идите". Потом, подумав, добавляет: "20 рублей. Рассада-то".

"Запредельно плохо"

Возле каждой фрески — несколько поэтических строк. Вроде: "Будущее — голый мальчик / Вертит ключиком в замке. / А земля летит, как мячик. / И века — все в кулачке". Мы уже знаем, что это жена художника Эльвира сочиняет, завбиблиотекой. "Он очень плохо рисует, она пишет запредельно плохие стихи,— высказался как-то в своем блоге побывавший в городе дизайнер Артемий Лебедев.— При соединении с городскими стенами творческий союз становится гениальным... Жаль, если все это через пару лет исчезнет, погрузив город в летаргический сон под названием муниципальное образование городское поселение город Боровск Калужской области".

А исчезнуть это может. Местные власти противопоставить живому искусству ничего не могут, но на всякий случай Владимира Овчинникова не жалуют. На официальном сайте города о нем и его произведениях не сказано ни слова. Туристов заманивают лишь боярыней, монастырем, церквями и домиками с наличниками. Об Овчинникове чиновники если где и говорят, то с употреблением фраз "нарушает исторический облик старинного города", "это не искусство", "граффити без разрешения", "хулиганство". В отделе культуры Боровской администрации нам сообщили, что Овчинников, вместо того чтобы самоуправствовать и по-тихому разрисовывать здания, должен сначала получить разрешение у специальной комиссии, а они уж будут думать, советоваться с областным министерством. Это предыдущий глава против художеств пенсионера особо не возражал, а благодаря нынешнему уже закрашено около 30 фресок. Не то что специально — здания ведь надо ремонтировать. Не шутки, дело серьезное.

Тем не менее Боровск, как и Россию вообще, все еще можно изучать по надписям и рисункам на стенах. Произведения Овчинникова, конечно, доминируют. Но рядом с ними так или иначе отметились и другие творцы. Вот картина огородника с гигантским огурцом, а рядом, на трубе теплотрассы, коричневой краской — "Лимузин" и номер телефона. На балконе полуразвалившегося домика — КНС N 1 — "стоит" задумчивая морячка, о стены канализационной насосной станции "бьются" чайки, а под ними граффити, которые принадлежат кисти явно другого автора.

Вот барышня-гимназистка, и тут же традиционный трафарет: "Россия — для русских". Вот на заборе почти выцветший рисунок — мужик в санях, видимо, это когда-то живший здесь Циолковский, потому что там еще стихи "Стылое небо без цвета, с ровной площадки снегов храм устремлен, как ракета, ввысь в плотный слой облаков...". И черной краской сверху: "Согласны! (русичи)". Зато более крупный портрет, где Циолковский в пенсне и с бородкой, изрублен топором.

Владимир Александрович сделал целую серию картин на заколоченных и заложенных кирпичами окнах — будто за этими окнами люди сидят и своими делами занимаются. Но девочке с кошкой кто-то уже пририсовал зеленые щеки. На картину, где бабушка с дедушкой читают газету, прилепили несколько жвачек. Под портретом задумчивой женщины кто-то размашисто написал "Катя — сука!". На еще одном старинном особняке едва видно "Лена, люблю тебя!". Рядом, свежей краской, размашисто: "Я ошибался!".

"Свиной городок"

На старинном доме — ярко-синяя пластиковая вывеска "Зал тяжелой атлетики". Под табличкой стоит в трениках и тапочках пенсионер Мартыненко. Он сначала и глазом в нашу сторону не ведет. Но потом не выдерживает: "Мишку нашего снимите!" Он ведет нас куда-то вглубь двора, к деревянному туалету. Там под целлофановой пленкой надежно спрятан грязный плюшевый медведь размером почти с Мартыненко. "На помойке нашли! — радостно объявляет Владимир Васильевич.— Его все фотографируют". Он осторожно берет медведя за ушко и позирует: "Картины Овчинникова уже снимали? А дом, где написано "Красивого поворота"? А речку с моста? Ну ладно, теперь нас с Мишей снимайте. Мы тоже — достопримечательность. Каждый украшает родину как может".

Виктор Дроздов, 73-летний пенсионер, тоже выходит на крыльцо: "А я вам огород сейчас свой покажу. И жену Тамару!" Жена Тамара ходит вдоль кустов картошки и собирает в кулак колорадского жука. "Он же шевелится!" — морщимся мы. "Я его давлю",— успокаивает нас жена Тамара. Потом появляются еще какие-то люди, они увлекают нас на речку и предъявляют ивы, заборчик из пивных бутылок, скворечник и могилку кошки Дуси. Кажется, прекрасные боровчане нас ни за что не отпустят, пока еще хоть чем-то не удивят. Снова слышно: боярыня, Аввакум, Пафнутий Боровский, Циолковский. Одно только имя тут не любят вспоминать — Пушкин. Как-то поэт отправил в Боровск другу письмо, где намекал, что название города пошло от слова "боров": "Вот тебе янтарь, душа моя Каверин. Каково поживаешь ты в свином городке..."

Виктор Дроздов вызывается проводить нас на тот берег реки, где живет мастер: "На доске возле администрации прибиты фотографии почетных жителей города. А Овчинникова среди них нет. Странно даже, все его картинами восхищаются, на них ездят смотреть, а в родном городе, получается, его ни во что не ставят". Затем он долго жмет руку художнику: "Я так рад с вами познакомиться. Мы знаем, что администрация вас не признает. Но простые люди с вами! Не бойтесь!"

Овчинников ничего не боится. Ему просто, как он объясняет, надоело заниматься уличной росписью и ходить на поклон к чиновникам он не собирается: "Мой проект назывался "Параллельный город". Это было дело моей жизни. Но теперь, из-за такого отношения, больше ничего не хочу. Даже говорить о своих картинах не желаю". Супруга Эльвира с журналистами общаться вообще отказалась и сразу ушла на работу. "Она тоже знает, что вы будете расспрашивать о картинах. А нас теперь совсем другое интересует".

"Грозен гнев народа"

У Владимира Александровича новое дело всей жизни: "Хочу, чтобы люди вспомнили еще кое-что о своем прошлом. О земляках, которых незаконно репрессировали. Это надо помнить, чтобы не повторилось". Он приносит тяжелую книгу, которую издал совсем недавно. В ней Овчинников собрал истории своих земляков: кого, когда и за что раскулачивали, ссылали, приговаривали к тюремному сроку или расстрелу. В книге — воспоминания родственников, документы. Свидетельство: "Отец получил 25 лет лагерей за то, что на работе спрятал кусочек хлеба за бюст Сталина и проворчал: "Смотри, черт усатый, не съешь"". Опись изъятого у одного из кулаков имущества: "Корова белая — 1. Овец с одним ягненком — 2. Санки маленькие — 1. Стол простой — 1. Салфетка бумажная — 1". Одного боровчанина посадили за "восхваление иностранной техники". Другого — за то, что удивлялся: "Почему же немцы так быстро дошли до Москвы?" Вот история мальчика, который родился сразу после того, как его отца арестовали: "Через несколько лет матери повезло договориться с начальником колонии, и мы поехали на свидание к отцу. Всех заключенных выстроили, и начальник говорит мне: "Ну что, узнаешь папку?" Я побежал к мужчине, которого посчитал своим отцом. Узнал".

Овчинников волнуется, когда пересказывает эту чужую историю. Он сам родился через три месяца после того, как арестовали его отца. Сюда отец и вернулся из лагерей, к взрослому незнакомому сыну. "Географически это 101-й км. Рубеж, ближе которого к Москве в советские годы не могли поселяться люди, отбывшие заключение. Но сюда и боярыню Морозу ведь сначала в ссылку сослали, и протопопа Аввакума. Тем мы и знамениты".

Овчинников показывает вырезки из районной газеты 30-х годов: "Руководители колхозов единодушно потребовали уничтожения врагов Советов", "Требуем очистить страну от смердящей нечисти!", "Грозен гнев народа!", "Расстрелять всех до единого!", "Никакой пощады!". В одной из передовиц: "Вчера по всем предприятиям Боровского района прошли митинги в связи с процессом меньшевистской контрреволюционной партии. В своих решениях рабочие требуют сурового наказания врагам первой в мире страны Советов пытающимся всеми мерами задержать успешный ход строительства социализма, добиться свержения диктатуры пролетариата и восстановления власти капитала. Рабочие первой смены Боровской фабрики в количестве 300 человек требуют расстрела вредителей-заговорщиков".

Овчинников усмехается: "Когда начались митинги на Болотной, наша газета выдавала такие же статьи про оппозиционеров — что следы ведут на Запад, что студентам морочат головы враги народа, что люди с белыми ленточками хотят разрушить стабильность. Короче, идеологическая работа по-прежнему идет мощная. И голосуют, и ненавидят по указке. При Сталине они ведь тоже единогласно голосовали за расстрелы. Люди оболванены. Я тут встретил редактора одного нашего и говорю: "Ну как же вы можете такое публиковать?" А она мне: "Владимир Александрович, у меня семья"".

Сейчас пенсионер добивается установки памятника незаконно репрессированным жителям Боровского района. Чиновники не в восторге от его идеи. Глава города выразился неопределенно: "Установку памятника считаю несвоевременной". Овчинников знает, в чем дело: "Наши власти, как в советское время, боятся инициативу проявить. Боятся не угадать политику партии, волю вышестоящих начальников. Ведь программа о дестанилизации не подписана. Вот если президент ее подпишет, тогда они сразу десять памятников в Боровске возведут".

Тем не менее строптивый Владимир Александрович нарисовал свой памятник на обратной стене мемориала погибшим воинам: "Всем погибшим в советскую эпоху. Тем, кто погиб за советскую власть и от ее рук". Закрасили, конечно. Мемориальную доску на стене дома, где раньше располагался ОГПУ НКВД, установить тоже не разрешили. "Категоричное "нет"" — под таким заголовком в районной газете вышла статья об этой инициативе. "Не в первый раз идейным вдохновителем выступает художник Владимир Овчинников, а его оппонентами — доминирующее большинство городских депутатов, чиновники города и района и члены градостроительного совета...".

"А ведь все знают, что это за дом, оттуда крики несчастных разносились на всю улицу,— говорит Овчинников.— Причем там пытали многих родственников тех, кто сейчас отказывается увековечить их память. Странно!.. Ну вот такой у нас город".

Да, такой город. Один из символов России, как пишут на туристических сайтах. Где всегда, как жуков, давили тех, кто "неправильно крестился", неправильно думал, говорил или рисовал. И Овчинников, чем бы он ни занимался, по сути, добивается лишь одного — "чтобы помнили". Тех и этих. Нарисованная им семья фабрикантов, лишившаяся в революцию своего имущества, спокойно взирает на горожан со стен когда-то своего дома. Раскольник Аввакум, чьих сподвижников тут сжигали и четвертовали, сверлит взглядом прохожих из-за угла. Советские граждане испуганно смотрят с фотографий книги "Расстрелянное будущее". Всюду проявляется этот другой, параллельный город, который то ли исчез, то ли остался тут навсегда. Поэтому Боровск и производит такое странное, немного даже жутковатое впечатление — не понимаешь, какой из городов настоящий.