Накануне открытия весенней сессии Зальцбургского фестиваля музыкальный обозреватель "Огонька" задумался над особенностями современной западной аудитории и ее отличиями от российской
25 мая в Зальцбурге начинается Pfingsten-Festspiele — приуроченный к празднику Пятидесятницы музыкальный фестиваль, служащий чем-то вроде прелюдии к торжествам основного Зальцбургского фестиваля, летнего. Одной из достопримечательностей фестиваля по-прежнему выглядит его публика.
Насчет достопримечательности — это в том числе и буквально. Каждый вечер перед подъездами фестивальных залов на улице (она в память о топографии старинного Зальцбурга времен князей-архиепископов не очень романтически называется Хофштальгассе, улица Придворных Конюшен) разыгрывается одинаковое зрелище. Вдоль одного края стоит празднично наряженная толпа — это публика фестиваля, по хорошей погоде не удовлетворяющаяся крытыми фойе. Вдоль другого края выстраивается толпа менее формального вида, в шортах, футболках и так далее, увлеченно фотографирующая своих нарядных визави. Это туристы, которым, понятно, хочется попробовать хоть таким образом ощутить атмосферу главного музыкального фестиваля планеты, о котором им столько рассказывали гиды. Может, в объектив попадет какая-нибудь знаменитость — Ангела Меркель, например, или Анна Нетребко. Но если и не попадет, все равно будет что показать по возвращении домой: уж очень колоритное зрелище.
Не то чтобы публике жестко предписывался определенный дресс-код; билеты на фестивальные мероприятия содержат только вежливое пожелание — мол, рекомендуется парадная форма одежды, но, разумеется, одетого не по форме зрителя строгие зальцбургские капельдинеры выводить из зала не станут. И тем не менее "обычай — деспот меж людей": абсолютное большинство действительно наряжается в пух и прах. Помимо обычного сочетания — смокинги да вечерние платья в пол — допускаются и более необычные костюмы. Меломаны из местных жителей часто приходят в альпийских национальных нарядах, и бывает по-своему забавно видеть соответствующие платья (в Москве такие носят иногда официантки в пивных ресторанах условно баварской стилистики) на чопорных пожилых дамах, щедро украшающих себя бриллиантами. Будто бы для пущей зрелищности в толпе мелькают то нарядная бенедиктинская ряса приора расположенного по соседству аббатства св. Петра, то шелковые кимоно зрительниц из Японии.
Поверхностно рассмотрев все это общество, средний турист обычно выносит однозначный социологический приговор: богатые пенсионеры. Кто ж еще польстится на это изысканное времяпрепровождение, кроме разве что еще любителей светской жизни.
Отчасти это будет даже и правда. Некоторый великосветский оттенок у фестиваля был издавна, как минимум со времен Герберта фон Караяна, а сейчас эта светская составляющая станет, может быть, даже заметнее, потому что новый художественный руководитель Зальцбургского фестиваля в поисках новых статей дохода, кажется, хочет осторожно дополнить его программу балами и гала-ужинами. Нужно понимать, впрочем, что это довольно специфическая и требовательная светскость. Все-таки события фестиваля, мягко говоря, редко когда бывают необременительным развлечением, рассчитанным на непривычного слушателя,— нет, это многочасовые спектакли, подчас и с заведомо сложной режиссурой, серьезные большие концерты с тщательно подобранной программой для взыскательного зрителя. И уж что-что, а малодушно сбегать из зрительных залов на фестивале точно не принято.
Теперь насчет богатства. Зальцбургский фестиваль был основан в 1920 году, но попытки устроить в городе Моцарта летние музыкальные празднества предпринимались и раньше, и понятно, что изначально расчет был не только на средний класс Зальцбурга (города в то время довольно бедного), но и на состоятельных венцев, выбиравшихся на лето поближе к Альпам. Понятно также, что опера вообще традиционно воспринималась как искусство для богатых, что на протяжении ХХ века бесчисленное количество раз вызывало разнообразную "левую" критику, да и сейчас вызывает. Но чтобы фестиваль выдвигал нынче какой-то запредельный имущественный ценз — этого нет. Да, лучшие билеты на иные фестивальные события могут стоить 300-370 евро. Это много, но, во-первых, у нас в Москве билеты в партер на концерты оперных звезд запросто могут стоить 30 тысяч рублей и больше. А во-вторых, начинаются-то цены с куда более демократичных сумм в 20-50 евро, и это при том что в зальцбургских залах (в отличие от многих и многих традиционных оперных театров) нет совсем уж "слепых" и унизительно неудобных мест.
Так что главный "ценз" фестиваля — это, пожалуй, расторопность. В Зальцбурге нет таких драматических сложностей с доступностью, как на вагнеровском фестивале в Байрейте, где свободной продажи билетов нет вовсе, а многочисленные заявки на них разыгрываются каждый год в лотерею, потому что желающих слишком много, а возможности тамошнего знаменитого "фестшпильхауса" ограниченны. Зальцбургский фестиваль продает 200 с лишним тысяч билетов, но они, особенно с момента появления интернет-продаж, разлетаются довольно быстро. Спекуляции жестко пресекаются. Спрашивать лишний билетик в таких условиях — не слишком перспективная задача, хотя желающие находятся (только они, собственно, не спрашивают, а молча стоят, держа в руках самодельные таблички с надписью "Куплю билет"). То есть, конечно, какая-та толика билетов уходит спонсорам, какая-то — людям, которые десятилетиями по семейной традиции заблаговременно покупают абонементы, есть даже возможность абонировать себе именное кресло на несколько лет вперед. Но в целом условия попадания на фестиваль скорее демократичны, причем не только в смысле цен, но и в смысле открытости всему миру: заходи на сайт да покупай, чего же проще.
И здесь уже стоит поговорить вообще о современной оперной публике, сливки которой представляет Зальцбург. Конечно, ее повадки и манеры могут сильно различаться не только в зависимости от города, но и в зависимости от театра: в одной и той же столице, вроде Вены или Парижа, могут сосуществовать большие, чопорные оперные дома и институции более демократического толка. И это заметно даже по нарядам; если где-то по-прежнему принято выгуливать на премьерах фамильные бриллианты, то где-то одеваются запросто, в парижском театре "Шатле", например, автор этих строк наблюдал, как публика сидит с верхней одеждой на коленях, словно в завалящем кинотеатре. Естественно, сходным образом распределяется и степень консервативности, лакмусовой бумажкой для которой, как правило, служит отношение к современной оперной режиссуре. Если в парижской Opera Garnier, скажем, степенные буржуа шесть лет назад фактически сорвали премьеру "Свадьбы Фигаро" в постановке Кристофа Марталера, то есть театры, куда, наоборот, ходят именно за небанальными режиссерскими решениями. Хотя где-то к этому и не относятся как к некоторой вечной данности. Вот, скажем, Жерар Мортье, один из знаменитейших оперных менеджеров Европы, который больше всего печется о воспитании новой, прогрессивной, ответственной и открытой всякого рода экспериментам публики: это он в свое время унаследовал от Герберта фон Караяна руководство Зальцбургским фестивалем, за время своего правления сделав его законодателем современных режиссерских мод, он же, возглавляя Парижскую оперу, был ответственным за ту самую нашумевшую "Свадьбу Фигаро". Сейчас Мортье возглавляет Королевский театр в Мадриде и там тоже пускается в довольно смелые театральные эксперименты. Премьерная публика, как правило, сердится, но Мортье не унывает: ничего, говорит он, на премьере всегда так, зато на следующие спектакли вместо этих филистеров придет молодежь, и они-то все поймут.
Но тем большие международные фестивали, как тот же Зальцбургский, и показательны, что все эти разнообразные "страты" оперной аудитории собирают вместе. Эта публика, во-первых, необычайно благовоспитанная, весьма разборчивая и в смысле своей музыкальной культуры неплохо подготовленная, на то, что ей представляют, она реагирует не со слепым благодушием, к которому привыкли посетители наших филармонических и оперных залов, а квалифицированно. Слушатели знают, что тут им обязаны предлагать исключительно самое лучшее, чем только может гордиться современный музыкальный мир. В оценке режиссеров вкусы, правда, часто расходятся, и выходящим на поклоны постановщикам сплошь и рядом приходится слышать обидное и громогласное "бу-у!" из зала. Но и к работе музыкантов и певцов относятся так же придирчиво, освистать могут любую дирижерскую или вокальную знаменитость, заметив в ее работе промахи. Ну, за исключением разве что пары-тройки везунчиков, которым готовы, кажется, простить все — как нашей Анне Нетребко, к примеру.
Во-вторых, это публика в значительной своей части очень мобильная. Веками международная оперная жизнь была устроена таким образом, что это звезды путешествовали по городам и странам, одаряя поклонников своими выступлениями. Они и сейчас путешествуют, причем путешествуют больше и быстрее, чем лет 50 назад. Но уже не все готовы этим удовлетвориться, дожидаясь, пока любимый певец прибудет сам. Тем более что не всегда же гастрольные маршруты бывают совсем уж планетарными, а вот информация об актуальной оперной жизни доступна везде и всюду, это не ситуация столетней давности, когда подразумевалось, что имя какой-нибудь модной итальянской примадонны может что-то сказать только населению столиц. Значит, есть и спрос. Причем не только со стороны пресловутых богатых пенсионеров. Даже московский или питерский меломан, которого ставят перед необходимостью покупать за 2 тысячи евро билет на кое-как организованный концерт какой-нибудь знаменитости, поневоле задастся вопросом, а не проще ли, не приятнее, потратив даже меньшие деньги, устроить себе вояж куда-нибудь в милые европейские края, чтобы послушать ту же знаменитость там, в нормальном концерте или полномасштабном спектакле?
Возможно, именно поэтому в толпе на Хофштальгассе фестивальными вечерами в последние годы нет-нет, да и слышна в том числе русская речь: даже за вычетом журналистов все равно есть и одиночки, отправляющиеся в Зальцбург исключительно по зову сердца. (И руководство фестиваля этому только радуется: для него расширение географии гостей "фестшпиля" — вообще часть долгосрочной стратегической программы, но на Россию, если послушать президента фестиваля Хельгу Рабль-Штадлер, возлагаются почему-то особые надежды, почти как на Японию.)
А уж в самой Европе охотников до таких вояжей находится в летний фестивальный сезон, понятно, и того больше. Многие из зальцбургской аудитории и не ограничиваются одним Зальцбургом, а действуют по принципу "везде поспеть немудрено", захватывая еще и хотя бы близлежащие музыкальные формы — в Байрейте, например, или в Мюнхене, или в Инсбруке.
Казалось бы, должно происходить обратное, потому что необременительных возможностей виртуально поприсутствовать на громких оперных событиях от года к году становится все больше. Но эти возможности, как видно, только разжигают аппетит. Несмотря на меняющиеся условия и моды, живое, очное впечатление от спектакля — не просто часть бонтонно-респектабельного времяпрепровождения, а по-прежнему самое заманчивое и самое ценное из того, чем может привлекать публику оперное искусство.