Улица повернула влево

Дмитрий Орешкин о том, кто и почему перехватил инициативу протеста

6 мая автор был наблюдателем на "Марше миллионов". Как видит он развитие событий после случившегося в тот день на Болотной площади?

Вектор общественных ожиданий и вектор благих намерений власти разошлись. Те про Фому, эти про Ерему. Это самое неприятное. Разрыв чувствуется и на низовом уровне. Те, кто выходит на митинги, прекрасно знают, что дело не в размере МРОТ, увеличении пенсионного возраста и в прибавке бюджетникам. Те, кто на митинги не ходит и осуждает, искренне не понимают: чего этим хомякам не хватает? Может, хорошей оплеухи?!

Массовые непонятки. С чисто формальной точки зрения ниточка рвется не там, где тонко, а наоборот. Москва бунтует, хотя ясно, что условия жизни в столицах существенно отличаются от условий в провинции, и не в худшую сторону.

Похоже, дело не в душевом доходе, а в мере информационной прозрачности, социальной мобильности, урбанизации и образования. Чем лучше, тем хуже (для власти). Легко увидеть, что люди, вне зависимости от их идеологических предпочтений, на практике почему-то стягиваются к ареалам роста, разнообразия и либерализации, что бы при этом они сами себе и окружающим ни рассказывали. Реальность ставит вопрос прямо в лоб, как таксист: вам налево или направо; на восток или на запад; в зону турбулентности или в зону стабильности?

Очевидно расхождение в нормативах и стандартах поведения. В Москве — Петербурге естественные конфликты граждан с властью и между собой (поскольку сосуществует много социальных групп) разрешаются через честные выборы или через мирные митинги/шествия. А в Махачкале — Хасавюрте, где разнообразие подавлено сверху и конфликты не могут быть решены через легальные механизмы, они прорываются в виде взрывов и/или резни.

Социокультурная среда города сопротивляется простым решениям типа: мы вам платим, а вы не дергайтесь. Неважно, нравится вам это или не нравится, правильно оно или неправильно. Важно, что это неизбежно в той же мере, в какой рост экономики и культуры ведет к появлению городских агломераций, а вместе с агломерациями к появлению пестрых, разнообразных и конфликтных сред. Попытка подавить сопротивление и остановить процесс может быть вполне успешной, но ее итогом всегда становится постепенное отставание города от глобальных конкурентов и ослабление его влияния. Когда Питер сползает к статусу Махачкалы.

На уровне деклараций это можно отрицать или обвинять кого угодно — от царя, помещиков и империалистов до Сталина или Ельцина с евреями и либералами, но на уровне конкретных практических решений горожане разных идейных мастей начнут потихоньку вострить лыжи. По объективным причинам. У кого-то от местной воды у ребенка аллергия. Кто-то недоволен качеством образования. Кому-то нужно лечение, которого здесь ни за какие деньги не сыщешь. Кто-то ищет хорошую работу, а кто-то спокойную старость... Сколько кристально чистых сталинистов доживает свой стариковский век в США, Канаде или даже Израиле. Но если их спросить, они с напором ответят, что, будь Сталин жив, СССР бы и посейчас возвышался над поганым капитализмом!

Вот и вопрос: куда наши материальные тела в своем большинстве, если что, двинутся? В Пхеньян, Тегеран, Астану, Минск, Цхинвал — Сухум, в Дамаск, Улан-Батор? Да нет, вряд ли. На самом деле вы примерно знаете куда. Тогда позвольте еще спросить. Эти, примерно известные вам адреса притяжения, они с точки зрения либеральных прав и свобод впереди условных Москвы — Петербурга (не говоря про Кизляр — Хасавюрт) или позади? Там голоса на выборах считают честно? И еще: почему мы всегда оказываемся по одну сторону идеологического плетня со столицами, куда не тянет учиться-лечиться; столицы, куда тянет, обязательно по другую сторону плетня. Что за мистика?

Теперь о главном. Коль скоро город есть территория общего пользования и содержит в себе почти неограниченное разнообразие групп и интересов, сплочение масс в едином порыве достижимо только в случае какой-то экстраординарной ситуации. Когда одновременно ущемлены интересы или оскорблены чувства очень несходных групп населения, в обычной жизни друг друга не замечающих или, возможно, даже недолюбливающих. Чтобы на одну демонстрацию плечом к плечу пошли болельщики ЦСКА и "Спартака", должно случиться что-то запредельное. Запрет на продажу пива в Лужниках или перенос матчей высшей лиги на стадион "Машиностроитель" в условный город Козельск.

Поскольку ничего подобного, слава богу, пока не происходит, увидеть организованные футбольные торсиды на митингах у вас нет шансов. Их выборы не задевают: они с ними не пересекаются.

Однако некоторые болельщики чувствуют ущемленность через другие социальные роли, например из-за принадлежности к виду офисных хомяков. Они на митинг выходят. Но не в качестве фанатов, а именно в качестве хомяков. Чем сложней социальное пространство, тем больше ролей исполняет человек и тем больше у него граней, потенциально отзывчивых на действия власти. Фанат может параллельно быть программистом, интернет-бизнесменом, родителем, воспитывающим двух детей, рок-музыкантом... Или, прости господи, гомосексуалистом. Какие-то из этих граней почти наверняка обречены болезненно реагировать на действия властей. Вот они и реагируют.

Городской протест всегда разнородней и потому сложней и быстрей, чем деревенский. Здесь невозможно провести простую и понятную всем границу по линии "мы" — "они". Серьезные массовые столкновения в крупных городах, включая Северную Африку или Париж, всегда связаны как раз с влиянием вчерашней деревенской культуры, окопавшейся в бедных (часто национальных) предместьях и не успевшей пропитаться городским индивидуализмом и разнообразием.

Поэтому страшилки, связывающие московские демократические митинги с событиями в Ливии или Египте, пусты. По крайней мере, до тех пор, пока власть своими действиями не пробудит и не привлечет на сторону протестантов более инертную и более монолитную публику, реагирующую на совсем простые и грубые раздражители.

Это большая удача, что к уличным событиям не присоединились национальные диаспоры Москвы. Им как раз ничего не стоило бы вывести на улицы если не миллион, то хотя бы 300 тысяч протестующих, причем неважно, с какой стороны. Здесь простая мобилизационная логика "мы" — "они" работает без ограничений. К счастью, глупостей, которые способны всколыхнуть эту консервативную, но взрывоопасную среду, никто пока не сделал.

Тут стоит только начать. Московские ингуши схлестнутся с московскими осетинами, осетины с грузинами — и, при самом живом участии доморощенных нацистов, понеслось.

На самом деле качество протеста, судя по наблюдениям 6 мая, уже начало меняться. Причем не в лучшую сторону. Среди участников протеста, как и раньше, преобладали мирно настроенные, законопослушные граждане с образовательным цензом выше среднего. Но все-таки были две новости с точки зрения качественного состава: больше приезжих (Петербург, Воронеж, Пермь, Екатеринбург, даже Минск), представленных молодыми, решительно настроенными активистами, и полевение риторики. Возможно, это связанно с некоторым омоложением состава и снижением доли московских аборигенов.

Оно и немудрено. От митинга отошли, почувствовав бессмысленность такой формы диалога с властью, Акунин, Гудков, Парфенов, Пархоменко, Романова, Улицкая и многие другие из "умеренных". Собственно, этого власть и добивалась. Но результат получился не тот, что ожидали. Вместо того чтобы захлебнуться, протест радикализировался. Инициаторы ушли, но улица пустой не осталась. Объективно выросла роль Удальцова и людей с его фланга. Крыша шествия и митинга довольно ощутимо съехала налево. Вернуть назад будет трудно.

Те, кто влево не хочет, вынуждены искать себе новую нишу в протесте. Посмотрите внимательно: он в самом деле, как современное телевидение, приобретает нишевый характер. Каждый негодует, как и где ему больше нравится. И это, в общем, нормально. Для выработки общей линии и коррекции политического курса в такой разнородной ситуации и были изобретены всеобщие прямые выборы. Если они есть и им верят, то нишевый характер общества не раскалывает государство.

Мы же наблюдаем, как разные группы консолидируются на все более и более примитивной и радикальной позиции. Нетрудно предвидеть, что на следующем массовом мероприятии законопослушных интеллигентов и благонамеренных горожан будет меньше, а пацанов из предместий — больше. Интеллигентам и горожанам не очень интересно слушать, что скажет господин Удальцов. Да, собственно, и господа Немцов и Навальный тоже: все уже сказано. Но не услышано. Что теперь? Оккупация улиц, драки с ОМОНом, рогатки, бутылки и все прочее. Похоже, именно на этот вариант была сделана с обеих сторон ставка 6 мая: лишенные допуска к трибуне организаторы, истерика и мордобой, камни в головы полицейских...

Итак, улица у нас левеет и черпает кадровые ресурсы в предместьях и провинции. Собственно городская публика пока в недоумении: драться вместе с Удальцовым ей неинтересно, а альтернативы не видно. Социальное раздражение, вопреки ожиданиям, не спадает. Мало кто ожидал, что Болотная в мае соберет столько же народу, сколько в декабре. Резоны насчет того, что картофельные грядки оттянут демонстрантов, не сработали.

Болотная, с риском получить по морде, оказалась притягательней грядок. Значит, наиболее отзывчивые секторы городского населения обижены довольно крепко. Так что, вероятнее всего, протест будет терять консолидацию, но растекаться в новые пространства: по вертикальным стратам, по горизонтальным территориям. Вот на воскресенье в Москве для интеллигентной публики была намечена "прогулка писателей". Молодежь "гуляла" с белыми лентами несколько дней подряд. Те, кто приезжал на митинг в Москву, вернулись домой вдохновленными. Им примерно ясно, что делать.

Беда в том, что власть склонна уйти в себя. Становится модным ее дразнить, дергать. Да еще и жалеть тех, кто не смог увернуться на этой корриде, и немедленно занимать их место. Это очень, очень плохой признак.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...