Владимир Путин считает, что в России нет политзаключенных. "Хотя бы показали хоть одного человека, кто сидит по политическим
соображениям", — жалуется премьер. Спецкор ИД "Коммерсантъ" Олег Кашин, как ему кажется, понимает, почему Путин так говорит.
"У нас, по-моему, политических заключенных нет, и слава Богу", — эти слова Владимира Путина подходят для программы "Время", а больше ни для чего не подходят, потому что политические заключенные в России, конечно, есть, и отсутствие в Уголовном кодексе "классических" советских политических статей никого смущать не должно: отмена уголовного преследования за "антисоветскую агитацию" никак не повлияла на возможность политически мотивированных уголовных преследований.
Когда дважды оправданного присяжными лейтенанта Аракчеева сажают на 15 лет за военные преступления после того, как Рамзан Кадыров возмутился из-за, цитирую, "недопонимания присяжными воли моего народа" — это политическое дело или нет? Дело Ходорковского и Лебедева — кто рискнет сказать, что в этом деле нет никакой политики? Есть еще знаменитая 282-я статья УК РФ, по которой, как показала практика применения, уголовное дело можно возбудить на основании любого высказывания о ком угодно — мы наблюдали уже суды по этой статье, когда обсуждалась, допустим, социальная группа "неверные менты" или социальная группа "фашисты" — когда судили антифа-активистов.
Нацболка Таисия Осипова осуждена за наркотики, но понятыми при ее задержании были активисты "Наших" и "Молодой гвардии", и одно это позволяет, мне кажется, считать Осипову полноценной политзаключенной, что бы ни было написано в приговоре суда.
Но, если совсем честно, я могу понять, почему Путин так уверенно говорит, что в России нет политзаключенных, не опасаясь, что кто-нибудь встанет и скажет — "Ложь, вот список политзаключенных, свободу им". Дело в том, что такого списка нет в принципе, и когда в субботу на митинге Ольга Романова обещала отнести в Кремль бумагу с перечислением всех, кто сидит "за политику", сам список со сцены прочитан не был. И, видимо, не будет, потому что есть такая особенность российского общественного мнения — у него нет общепризнанных политзаключенных.
У Ходорковского и Лебедева есть множество критиков — преимущественно из левых организаций, — которые не хотят признавать, что бывшие акционеры ЮКОСа сидят по политическим мотивам. Антифашисты и анархисты не считают политзаключенными националистов, в том числе сидящих "за экстремизм". Нацболам, которых сажали за откровенно политические акции по "хулиганским" статьям УК, потребовались годы, чтобы их стали считать политзаключенными не только сами нацболы. Доходило иногда до смешного — на прошлый новый год свои 15 суток за одно и то же, за Триумфальную площадь, получили и Борис Немцов, и националист Владимир Тор. Немцова "Международная амнистия" сразу же признала "узником совести", Тора — почему-то нет. И если даже в таких очевидных случаях нет общепризнанной точки зрения на то, кто политзаключенный, а кто нет, то почему же Владимир Путин должен признавать само существование политзаключенных в России? Вот он и не признает.