Вчера в Москве на 57-м году жизни после продолжительной болезни скончался фотограф-концептуалист Владимир Куприянов. Отпевание состоится в четверг, 29 декабря, в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Красном Селе, гражданская панихида – в тот же день в ГЦСИ.
Активный участник выставочной жизни перестроечных 1980-х и «лихих» 1990-х, в московских художественных кругах Владимир Куприянов пользовался огромным уважением. И как учитель – в переносном и прямом смыслах, он действительно много преподавал, до середины 1990-х в Полиграфическом институте, в последние годы – в Школе фотографии и мультимедиа имени Родченко. И как мыслитель – он был из породы фотографов, которые стремятся дойти до самой сути вещей, заставляя объектив проникать сквозь светоотражающие или светопоглощающие оболочки мира. Не случайно фотография – самостоятельная, включенная в серию или ставшая элементом в фотообъекте и фотоинсталляции, – так часто делалась у него прозрачной, будучи напечатанной на пленке или стекле, нередко многослойных, чтобы глаз, преодолевая поверхности изображения, уходил вглубь.
Жанр, в котором работал Владимир Куприянов, можно определить как исторический, но его совсем не интересовала политическая история, изложенная с позиции фотографа-репортера. Ему была ближе позиция фотографа-архивиста, сосредоточившегося на истории повседневности, советской повседневности. При этом он, театральный режиссер по образованию, был далек от драматизации советского прошлого, на волне исторических разоблачений эпохи перестройки превращавшегося в шаблонную трагедию несвободы. Его занимала та повседневность, что не попала в официальные анналы, скажем, на страницы «Огонька», пройдя сито цензуры, не только идеологической, но и эстетической. Он обратился к колоссальному массиву бытовой фотографии, сделанной «на память», но так и не получившей право «остаться в истории», – к найденным снимкам, любительскими и профессиональным, из чьих-то семейных альбомов или с досок почета. И собственную, авторскую фотографию он виртуозно стилизовал под этот нейтральный изобразительный канон ни на что не претендующего «просто снимка». Найденные и собственноручно изготовленные «просто снимки» подвергались различным манипуляциям, накладывались друг на друга, расцвечивались, засвечивались, получали изъяны и лакуны, множились, как отражения в трельяже, обретая тем самым орнаментальный, художественный ритм. Чтобы запечатленный на них анонимный и коллективный человек, не удостоенный чести стать «личностью в истории», стал фактом искусства.