Однажды в беседе с источником на рынке перевозок "скоропорта" в Восточной Европе я почерпнул новое слово. Русский язык источника был комплиментарен, но не идеален, и, характеризуя состояние парка изотермического состава в большой и холодной России, он скомкал "катастрофическое" до "катастрофальное". Ни один корректор на полосу бы это не пропустил даже в кавычках, заметку нужно было быстро сдать и забыть, как большинство стострочных текстов в ежедневке...
Но с тех пор этот лингвистический заусенец, накрепко засевший в языке, трансформировался в некий неологизм, словно соединяющий в себе "катастрофу" и "фатализм". И потому, как мне кажется, потрясающе подходящий для описания того, с какой фатальной неизбежностью надвигается катастрофа.
К чему я, собственно, припомнил это емкое словечко. В современных условиях, когда на здравые доводы "нелюбимого ребенка" в немногочисленной семье госмонополий (ведь "экспорт транспортных услуг" — это, согласитесь, по большому счету никакой не экспорт) о необходимости опережающего развития инфраструктуры акционер регулярно отвечает в духе гребенщиковского "я не хочу говорить вам "Нет", но поймете ли вы мое "Да"", реально ощущаешь, с какой катастрофальной неизбежностью надвигается транспортная катастрофа. Ее же буквально видно из окон пригородной электрички: количество станций, способных принимать 71 условный вагон, растет в сотни раз медленнее, чем 71 реальный вагон выходит на сеть из ворот пользующихся случаем вагонзаводов.