Революционная постановка

На фестивале в австрийском Брегенце, знаменитом своею сценой на озере, поставили оперу Умберто Джордано "Андре Шенье". Мужеству сделавшего такой выбор интенданта Дэвида Паунтни удивился специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.

Премьера опера

Проблемы с выбором главной оперы у фестиваля в Брегенце всегда одни и те же. Она обязана идти без антракта, а декорации, расположенные на сцене на самом озере, должны поразить воображение не столько искушенного меломана, сколько "человека с улицы". Требования определены просторами амфитеатра: в нем помещается 7 тыс. зрителей, и чтобы все 24 представления (столько обычно здесь идет "озерная" опера) были заполнены хотя бы на 90%, нужна эстетика особого типа.

С "Аидой", "Тоской" и "Травиатой" проблем не бывает: хиты можно играть с кем угодно, как угодно и сколько угодно. В Брегенце, правда, "как угодно" не любят, здесь всегда боролись за качество, особенно с тех пор, как певцы стали петь в микрофоны, а игру оркестра транслируют из рядом стоящего театра через огромные динамики, по 150-240 тыс. ватт каждый. Иллюзия зрительного зала на берегу возникает на удивление полная, качество звука поражает воображение. Но все же с выбором репертуара особенно не мудрствовали, отдавая предпочтение шлягерам.

В этом году Дэвид Паунтни, возглавляющий фестиваль с 2003 года, решил поставить то, что в Брегенце никогда раньше не ставили. Да и в стационарных театрах "Андре Шенье" не то чтобы завсегдатай. Хотя первая опера Умберто Джордано (1867-1948), написанная в духе набиравшего силу веризма, оказалась в итоге и самым популярным произведением композитора, всего создавшим более десятка произведений для сцены. Всемирному успеху "Шенье" — в России его впервые поставили в частном театре в Харькове в 1903 году — не помешали леворадикальная патетика, звучащая в либретто, и прямые цитаты из французских революционных песен от "Марсельезы" до "Ca ira". А может быть, даже и помогли: для рубежа веков, когда перемен громко или тихо требовала вся Европа, сюжет "Шенье" мог быть близок с разных точек зрения. В конце концов, в либретто есть и охранительные тенденции: Шенье (1762-1794), написавший несколько антиреволюционных памфлетов, погиб, в общем-то, почем зря. Родившийся в Константинополе, работавший в посольстве в Англии и гильотинированный в Париже аристократ был лишь инакомыслящим, а не инакодействующим. Но за последний год, проведенный им перед казнью в тюрьме, он успел стать выдающимся поэтом, составившим славу французской литературы.

Режиссер Кейс Уорнер не стала напирать на аллюзии сегодняшнего дня и сделала вид, что ничего не знает о революциях последнего года, кардинально изменивших политическую карту Северной Африки и Ближнего Востока. Она рассказывает историю человека, осужденного несправедливо, но любимого так горячо, что возлюбленная решает разделить с ним смерть. Эмоциональный накал столь силен, а игра Венского симфонического оркестра под управлением Ульфа Ширмера порой столь чувственна, что постановке грозит временами опасность скатиться в мелодраму. Чтобы зритель не мог об этом даже подумать, художник Дэвид Флеминг построил декорации в виде головы. Не в том смысле, что с большим ртом, которым революция пожирает своих героев, нет, Флеминг изобразил огромную голову Жан-Поля Марата с известной картины Давида из брюссельского музея изящных искусств (при подготовке спектакля в Брегенце в этом году впервые отказались от традиционного макета, декорации сразу придумывали на компьютере). Давид изобразил глашатая и бунтаря в последнюю минуту его жизни, а может быть, уже и после смерти, настигшей публициста в его собственной ванной. Там его, как известно, в процессе мести за убитого отца заколола дворянка Шарлотта Кордье. На полотне голова Марата видна торчащей из ванны, в Брегенце она возвышается над зеркалом Боденского озера, ставшего таким образом самой большой ванной на свете.

Реальный Шенье при этом не был знаком с живым Маратом, хотя и посвятил мертвому революционеру пламенный гимн. Но либретто вообще мало в чем пересекается с настоящей биографией поэта. Зрителю куда важнее зрелищность действа, в котором певцы поют на высоте восьмиэтажного дома, огромная голова движется, лодки настоящие, а акробаты прыгают в воду с головокружительными сальто-мортале. Впрочем, не только они, но и статисты, и даже солисты проводят в воде немало времени — а Боденское озеро хоть и славится теплым климатом, но и на нем летом случаются похолодания. При этом и музыкальная часть представления не страдает. Раньше участием в озерных операх Брегенца начинали свои карьеры многие знаменитости вроде Роландо Виллазона или петербурженки Татьяны Сержан, покорившей в этом году Зальцбург в партии леди Макбет. В этом году в трех заглавных партиях "Шенье" заняты девять солистов (по три на партию), среди них мощью и красотою голоса выделяется мексиканский тенор Гектор Сандоваль. Впрочем, загадывать о будущем любого художника — занятие малоперспективное что в музыкальном мире, где голоса исчезают, а оперные певцы превращаются в телезвезд средней величины, что в мире искусства вообще.

Конечно, путь, выпавший Андре Шенье, мало кого устроит из поэтов, даже из самых тщеславных. Помимо гильотины есть и другие способы обрести бессмертие. Но мало что еще подвигнет потомка на изложение биографии языком оперы. Тем более с огромным озером в придачу.