Еще никогда за последние годы Москве так не везло на международные музыкальные конкурсы. Не успел закончиться конкурс Чайковского — и вот пожалуйста, еще один: всемирный оперный конкурс Operalia. То есть, если угодно, нечто вроде ненароком получившейся компенсации за то, что Москву в этот раз лишили двух из четырех состязаний конкурса Чайковского, так что скрипачам и певцам пришлось выступать в Петербурге. Operalia — конкурс и подавно непоседливый, он проходит ежегодно, но зато каждый раз в новом городе. Подразумевается, что город является культурной вообще и музыкальной в частности столицей, так что для Москвы это должно быть особенно лестно — хотя, если взглянуть на карту прошлых локаций "Опералии", то там можно обнаружить не только метрополии вроде Парижа, Вашингтона и Токио, но также Валенсию, Бордо и Пуэрто-Рико.
Этот кочевой образ жизни немножко, согласитесь, напоминает "Евровидение" (хотя у Operalia и нет никаких обязательств проводить следующий конкурс в стране, откуда победитель родом — все решается более произвольно). Ассоциации с главным поп-конкурсом несколько раз всплывали и в каких-то интервью по поводу конкурса Чайковского, что, может быть, отчасти понятно. Очень уж соблазнительно перенести парадигму международного турнира, предлагаемую массам всевозможными спортивными состязаниями, не только на поп-музыку, но и на музыку академическую: авось с этой простой идеей "наши против ненаших, оле-оле" в этой самой музыке наконец-то появится что-то общепонятное.
Хотя даже и необязательно предполагать в равняющих музыкальные конкурсы со спортивными состязаниями совсем ребяческую наивность. В конце концов, каждодневный быт молодых пианистов, готовящихся выступать на том же конкурсе Чайковского (или на конкурсе имени Шопена, или на конкурсе королевы Елизаветы — возьмите какое угодно название из обоймы основных международных конкурсов), не намного легче, чем у профессионалов большого спорта. Речь, понятно, не о килоджоулях и не о скоплении молочной кислоты в мышцах, но жесточайшая самодисциплина, бдительный и деспотичный контроль со стороны тренера/педагога, изнурительный график ежедневных занятий — они-то одинаковы. Склонные к сентиментальности могут прибавить еще детство, истраченное на беспросветную подготовку к будущему большому пути.
И хотя на музыкальных конкурсах никто не ставит рекордов, выразимых в точных цифрах, но спортивное "быстрее, выше, сильнее" дает себя знать и здесь: чисто внешние требования к техничности и виртуозности становятся все более высокими. А более индивидуальные и менее уловимые элементы артистизма и таланта как бы отходят на вторую сторону — особенно если конкурсанту, образно говоря, тяжело постоять за себя, сразу обратив на себя благожелательное внимание жюри и потом уверенно это внимание удержав. У этого конкурсанта может быть бог весть какой удивительный внутренний мир и редкостная художественная одаренность, но если он в своей игре держится чересчур оригинально и неформатно, то жюри, увы, довольно часто прокатывает его на вороных еще до финала. Примеров тому масса, и тот же конкурс Чайковского в этот раз обеспечил их немало — достаточно взять пианистов, где были забаллотированы, не выйдя в финал, Эдуард Кунц и Александр Лубянцев — причем неудача последнего не только вызвала гневный ор у публики Большого зала консерватории, но и спровоцировала присуждение ему специально учрежденного приза критики.
Стоит ли удивляться, что на самом деле существует довольно внушительная генерация тех же пианистов, которые свое сходство со спортсменами доводят до абсолюта: они переезжают с одного конкурса на другой, как правило, начиная с совсем локальных и постепенно восходя к более престижным, оттачивают эффектность самоподачи и технический блеск, собирают призы и грамоты, а артистическую сторону самореализации оставляют как бы на потом. Эти молодые люди могли бы с полным правом повторить вслед за Сальери: "я сделался ремесленник, перстам придал послушную сухую гибкость", с той, правда, разницей, что им в отличие от пушкинского героя это решение чаще всего принять помогают другие. И чаще всего эти многократные лауреаты вовсе не гении никакие, а метеоры, мелькающие на небосклоне ровно столько, сколько это бывает выгодно тем, кто их поддерживает.
Но вот у оперных певцов ситуация все-таки другая. Сама оперная жизнь так устроена, что меряться победами на конкурсах вокалистам как-то не с руки: их статус все-таки в первую очередь измеряется теми операми и театрами, где им довелось поработать. На певицу, которая станет замечательно петь Моцарта на конкурсах, но при этом не будет петь его в театрах, будут смотреть с подозрением — тогда как обратная ситуация никакого недоумения не вызовет. И к тому же есть вопросы возраста. Какой-нибудь 17-летний пианист (из страны Юго-Восточной Азии, к примеру), которого нам пытаются представить в качестве сформировавшегося таланта — это штатная ситуация, несмотря на то, что вундеркиндов вообще-то очень мало. В XVIII — начале XIX века часто бывало так, что главные партии, которые нам представляются сейчас невероятно взрослыми и сложными, пели артисты и артистки, которым было по двадцать. Но сейчас сформировавшийся оперный певец редко заявляет (только заявляет!) о себе раньше двадцати пяти — и это если не говорить о том репертуаре, который физически нельзя петь преждевременно, раньше тридцати, а то и раньше сорока.
Так что оперный конкурс, если начистоту,— не совсем состязание в строгом смысле, где математическим методом из толпы претендентов бесстрастно выявляются сильнейшие, хотя все соответствующие атрибуты у той же Operalia есть. Это в первую очередь смотр свежих сил на оперном рынке — неслучайно в жюри "Опералии" сидят именно театральные дирижеры из лучших оперных домов мира, а неформальная их свита состоит из многочисленных оперных менеджеров. Интерес у них самый практический: нужность 1001-го пианиста, специализирующегося по Шопену, еще требуется обосновать, а вот свежие Травиата, Мими или там Ленский нужны, наверное, всюду. У Operalia свое артистическое агентство: певцы, которые умудрились дойти до финала конкурса и так и не обзавестись агентом, могут воспользоваться его услугами. У "Опералии", наконец, есть очень внушительное реноме — хотя по сравнению с некоторыми другими этот конкурс еще младенец, основан он был в 1993-м. Но зато основал его сам Пласидо Доминго. Великий тенор проявил, правда, при этом несколько милых чудачеств в своем духе: например, использовал конкурс, чтобы ненавязчиво пропагандировать свою любимую сарсуэлу (испанскую разновидность оперетты), но тем не менее криков о скандальности и некомпетентности жюри "Опералии" как-то не слышно. Более того, если пройтись по списку победителей конкурса, то там пестрым-пестро от актуальных звезд (хотя иногда из разряда начинающих — но мы же помним, сколько лет самому конкурсу): меццо-сопрано Нина Стемме и Джойс ди Донато, тенора Роландо Вильясон и Джозеф Кальеха, баритоны Симоне Альбергини и Эрвин Шротт (бывший и нынешний спутники Анны Нетребко, соответственно). Так что, видимо, у кого-то из тех сорока певцов и певиц (отдельных конкурсов для мужчин и женщин на Operalia нет), которые приедут в Москву на конкурс, большое будущее — хотя пока в их списке нет тех имен, что на слуху. За неделю им предстоит пройти четыре конкурсных тура, причем в финальном — оркестровом — дирижировать оркестром театра имени Станиславского и Немировича-Данченко будет сам Пласидо Доминго.
Музыкальный театр им. К. Станиславского и В. Немировича-Данченко, с 18 по 24 июля