Эле Гавычевой семь лет. У нее врожденное недоразвитие левой руки. Рука не сгибается ни в локте, ни в запястье. Левая ладонь значительно меньше правой, пальцы не двигаются и ничего не чувствуют. Чтобы привести Элину руку в порядок, девочке нужно несколько сложных операций. В Ярославле в Соловьевской больнице девочку уже обследовали и составили план лечения. Теперь дело только в деньгах, потому что девочка из Казахстана, и никакие российские квоты на нее не распространяются. ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН рассказывает про Элю актрисе АЛЕНЕ БАБЕНКО.
— Девочка из Казахстана. Теоретически ее и лечить должны в Казахстане, но там девочке могут предложить только иглоукалывание и массаж, разумеется, совершенно не действенные в Элином случае. Теоретически казахский минздрав мог бы оплатить Элину операцию в Ярославле, раз уж Казахстан подписал всеобщую Конвенцию о правах ребенка и раз уж девочке не может быть оказана адекватная помощь на родине. Но ничего подобного не происходит. И вот вопрос: что же, теперь российские благотворители должны платить за лечение казахских девочек?
— Меня смущает слово "должны". "Благотворительность" и "должны" — это не клеящиеся вместе слова. Благотворительностью люди по определению занимаются не потому, что должны, а потому, что хотят помочь. Слава богу, что есть люди, которые в состоянии помочь ребенку, не задумываясь о том, из России девочка или из Казахстана. Неважно, откуда ребенок. Важно, что это ребенок. Государства везде несовершенны, и хорошо, что мир расширился, информации стало больше, и есть возможность помогать. Наверное, обидно, что Казахстан не может помочь. Но я не хочу осуждать их. Хотелось бы, конечно, чтобы в любом городе мира могли оказать помощь любому ребенку, но это же невозможно. А помочь девочке — возможно, и слава Богу.
— Это не смертельное заболевание. Жизни девочки непосредственно ничто не угрожает. С недоразвитой рукой можно как-то жить…
— Ну и что? Благотворительность в России действительно начиналась с непосредственного спасения детей от смерти. Но теперь благотворительное движение приобрело такую силу, что мы даем деньги не только на смертельно больных детей. Это говорит об уровне человеческого отклика. Это хорошо говорит о людях в нашей стране. Почему бы нет? Я фрагментарно участвую в благотворительности. Я делаю это, только когда меня просят. Я просто представляю себя на месте этой девочки... Вот я живу в Москве, у меня все в порядке, я материально обеспечена… Но стоит мне только на секунду представить себя этой девочкой или поставить себя на место ее родителей... И вот я уже не понимаю, как можно отказать. Для меня в принципе не важно, из Казахстана этот человек, из Японии или с соседней улицы. Эта материальная помощь — все, что ты можешь для него сделать. И я восхищаюсь людьми, которые помогают как-то регулярно, организуют других людей. Я так не умею. Где ее будут оперировать? В Ярославле?
— Да, Соловьевская больница в Ярославле славится тем, что там делают очень тонкие и сложные операции…
— Это очень хорошо, что в Ярославле, а не в Москве. Я часто думаю, почему все должно происходить обязательно в Москве. Мне очень хотелось бы, чтобы по всей России были театры и медицинские центры. Я часто езжу в экспедиции. Мы снимали, например, в Псковской области. Мы ехали на машине вдоль какой-то сумасшедшей природы, поля, озера, леса, нетронутые пространства. И я все думала: почему здесь ничего нет? Почему бы здесь, посреди этой красоты не устроить, например, пансионат для одиноких стариков? Вот я стала бы старенькая и, предположим, денег бы у меня не было. И поехала бы жить сюда. И жили бы здесь одинокие люди, которым было бы хорошо. Вот так я думала. Я не понимаю, почему все в Москве должно происходить? За двести километров от Москвы тоже должна быть жизнь.
— Есть множество таких случаев, когда казахским или таджикским детям нужно лечение в России, российским детям — в Германии, немецким детям — в Америке. Может быть, здравоохранение, хотя бы детское, должно быть международным? Может быть, нужен какой-то всемирный банк лечения всех детей на Земле?
— Нет-нет! Не нужно! Я к всемирности не очень хорошо отношусь. Наука, да — это дело всемирно. Но во всем остальном я во всемирность не верю. Я считаю, что Америка, Россия и Европа — это разные планеты. Я за здравоохранение в России, за его развитие, за привлечение новейших технологий. И не нужно слияния всего на свете и создания по любому поводу международных организаций. В сотрудничество я верю, а в международные организации — нет.