Премьера балет
Канадская компания La La La Human Steps и присоединившаяся к ней в качестве guest soloist Диана Вишнева представили миру новый спектакль основателя и руководителя труппы Эдуарда Лока, который так и называется "Новая работа Эдуарда Лока". Новинку, отправившуюся в двухгодичный мировой тур, в который, возможно, вклинится и Москва, перехватила в Бонне ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
То, что классическая балерина, прима Мариинского театра танцует на равных с артистами Лока, так же невероятно, как если бы Диана Вишнева вдруг стала китайской акробаткой. Потому что и сам Лок, и его техника, и его балеты абсолютно непостижимы и недосягаемы для правоверных "классиков". И хотя компания La La La Human Steps в прошлом году справила 30-летие, а уникальный стиль хореографа сформировался больше десятка лет назад, каждый его балет кажется прыжком в будущее.
Имитировать технику Лока невозможно, поэтому эпигонов у него нет: скорость движений его танцовщиков кажется совершенно нечеловеческой — будто пленку нормального балета прокручивают с учетверенной скоростью. Ноги артистов двигаются быстрее рук глухонемых, руки порхают вокруг тела и лица, совершая тысячи крошечных операций; балерины, ни на миг не сходя с пальцев, вибрируют пуантами, будто поражены тиком; партнеры крутят своих дам в обе стороны со скоростью неандертальцев, добывающих огонь. И самое удивительное: если разложить на элементы всю эту авангардную свистопляску, в ней можно опознать элементы обычного классического экзерсиса. Только примененного по иным законам: не на раскрытие амплитуды движений, а на ее сжатие — так, что вся энергия какого-нибудь 30-секундного па, спрессованного здесь до 3 секунд, выстреливает электрическим разрядом; их непрерывность и составляет почти непереносимое обаяние хореографии Лока.
Подвиг Дианы Вишневой, отважившейся нырнуть в этот адронный коллайдер, вызывает почтение своим художественным бескорыстием. Ведь тут не блеснешь актерским даром, не поразишь красотой линий, даже не станешь центральной фигурой балета (в 80-минутном спектакле ее антре, па-де-труа и дуэт занимают от силы минут двенадцать). Тут самой большой похвалой для балерины с мировым именем может стать констатация того факта, что в технике она не уступает невероятным танцовщицам Лока и позволяет хореографу, вдохновленному ее академизмом, исследовать новые аспекты взаимоотношений классической и авангардной культуры.
Собственно, тема трансформации коллективной культурной памяти и стала основой "Новой работы Эдуарда Лока", поставленной на музыку двух главных барочных опер. "Дидона и Эней" Перселла и "Орфей и Эвридика" Глюка, подвергнутые деконструкции и собранные заново современным композитором Гэвином Брайерсом, идут в живом исполнении: рояль, скрипка и виолончель заменяют оркестр, стенающий саксофон — голоса певцов. Мифологических героев опер (равно как и знакомых сюжетов) не следует искать в балете Лока — зрителям, ведомым звуковыми ассоциациями известных произведений, предстоит создать свой собственный миф из хореографических фрагментов, пульсирующих на сцене вспышками стробоскопа — если, конечно, мозги успеют обработать сигналы сетчатки глаза.
Мои не успели. О том, что спускающиеся с колосников и членящие действие на три части исполинские парные видеопортреты (молодых балерин и старух, в которых их превратил виртуозный гример) служат метафорой Стикса, делящего мир на живых и мертвых, я догадалась, лишь уйдя из театра. Равно как и о том, что благостные "старухи" с недобрым взглядом и кротко сложенными на коленях руками, могли олицетворять трехглавого Цербера, стерегущего своих жертв. Были в спектакле и две статные балерины, грозно перебирающие пуантами, как античные парки, прядущие нити судеб; и брутальные герои, отшвыривающие женщин и переступающие через них на пути к своей славе; и энергия безадресной страсти, достигающая мифологического размаха.
На роль главных героинь тянули по меньшей мере трое: неистовая кроха Талия Евтушенко, цепляющаяся за мужчин с жадностью покидаемой Дидоны; хрупкая и бесстрастная, как тень Эвридики, Дэн Ми — ее телом партнеры жонглируют, как бандиты, укравшие драгоценную статуэтку и спасающиеся от погони. И Диана Вишнева, в финальном танце которой, динамичном и патетичном, лейтмотивом сквозят позы умирающего лебедя — оммаж всем погибающим героиням классической культуры.
В кромешной тьме сцены, рассеченной на сектора конусами ослепительно белого света — так, что танцдействие перекидывается из круга в круг, теряя по пути остатки определенности,— бесчисленные детали спектакля невозможно не только сложить в мозаику отчетливого месседжа, но и просто уловить. В этом, собственно, и состоит замысел хитроумного хореографа, изобретателя "невидимого танца" — того, который невозможно разглядеть и который каждый зритель вынужден придумывать самостоятельно, напрягая свою культурную память. Если она, конечно, есть.